небе-то, поди, не жарко.
– Дядя Ма… Простите, отец Максим, – заговорил Николка, – что мне делать? Я сейчас думаю о том, что всё зло, которое я натворил в жизни, заслонила одна моя коротенькая грубость. Помните, я сказал нашим попутчикам, что они обжоры и пердуны? Вы меня тогда ещё устыдили. Так вот. Мне представилась возможность повиниться, а он взял и умер. И жена его погибла. И у кого теперь прощение просить? Их нет, значит, зло во мне так и осталось…
– Зло вообще живуче, – отец Максим положил руку Николке на плечо, – может, оно поторопило этого человека со смертью, чтоб ты мучился и навыкал жить с грехом. Не вешай нос, Господь всё видит, Ему же прощать тебя и придётся в конце концов. Если б ты успел повиниться, тот человек наверняка бы задумался: как поступить. В одно ухо бес ему нашёптывает: «Не прощай! Пусть помучается», а в другое ангел Господень щебечет: «Как простишь ему, так и тебе простят однажды!». Может, и не простил, бывает такое. Значит, лукавый под самое сердце его подобрался. А ежели б простил, поступил, выходит, как Бог наказывал. Вот ты к Богу и иди и всё ему, как мне, расскажи. Ежели помилует – почувствуешь, ждать долго не придётся. Легко тебе станет, свободно!
Отец Максим поднялся и стал ходить взад-вперёд по комнате..
– То, что произошло с поездом – только начало, – обдумывая каждое слово, заговорил священник, – не понимаю одного: почему это произошло в случайном месте? Случить такое в Москве – заговорил бы весь мир. А тут – какой-то перегон, вокруг лес, ни жилья, ни храма.
– Разве это не геологическая случайность? – встрепенулся Артур.
– Случайностей вообще не бывает, а таких странных – тем более, – ответил отец Максим, – я не могу вам всё объяснить. Я собираю представление о случившемся слишком фрагментарно, нет нескольких главных величин. Наверняка их сейчас ищет отец игумен. Дождёмся его возвращения.
Отец Максим проводил Артура до дверей, а Николке постелил на печке.
– Лето на дворе, печь холодная не залёживайся, – сказал отец Максим, – завтра бужу в пять. Вечерние правила ты не знаешь – научу позже. Пока ж запомни самую краткую молитву, звучит она так: «Слава Богу за всё». Читай и спать.
Отец Максим погасил свет, а сам опустился на колени под лампаду, взял в руки какую-то книжицу и стал тихо читать молитву:
– Милосердия двери отверзи нам, благословенная Богородице, надеющиися на Тя да не погибнем, но да избавимся Тобою от бед: Ты бо еси спасение рода христианскаго…
Николка слушал, стараясь постичь смысл каждого слова. Глаза его, несмотря на напряжение ума, постепенно закрывались. Не прошло и пяти минут, как он уже спал ровным безмятежным сном. А отец Максим перелистывал книгу, переходил от молитвы к молитве, не замечая ни позднего времени, ни собственной усталости, ни лёгкого похрапывания Николки.
Эпилог.
Памятуя о случаях мародёрства, кратер и территорию спасательных служб обнесли забором. Поверх забора раскатали пресловутую спираль Бруно. Количество техники увеличивалось с каждым днём. Что ни день прибывали новые отряды спасателей, хотя спасать уже было некого.
Ещё не успели поднять со дна кратера все вагоны, как точно такой же случай произошёл в пятнадцати километрах от города Млечный. На этот раз обошлось без жертв по одной простой причине: железнодорожные пути, исковерканные первой аварией, требовали многолетней реконструкции и естественно ни о каких поездах не могло быть и речи.
Двух похожих случаев оказалось достаточно, чтобы люди, имеющие и не имеющие к железной дороге отношение, ждали следующую, третью выходку природной силы (так думали одни), или силы нечистой, как утверждали другие.
Но время шло. Дальнейших неприятностей не случалось, и люди понемногу успокоились. «А-а, вот оно, торжество Христовой молитвы!» – надув щёки, говорили некоторые священнослужители. Услышав такие речи, отец игумен стыдливо опускал голову и говорил братии: «Не гоже нам, молитвенным людям, смущать народ! Ваши слова значат одно: лукавый крадёт наши молитвы. Совестно, братья во Христе, стыдно!..»
Чтобы не перекладывать десятки километров путей в обход обвалов, власти решили строить опорные мосты и восстанавливать прежнее полотно. Отец игумен несколько раз добивался министерского приёма, пытаясь убедить первых железнодорожных лиц страны перепроектировать сообщение между Москвой и Млечным. И ни в коем случае не восстанавливать прежнюю географию движения. «Вопрос не закрыт!» – убеждал он министра. Но, увы, предложение игумена оказывалось весьма затратным. В конце концов был принят к исполнению вариант локальной реставрации, в виду очевидного финансового преимущества.
Прошёл год. Вот-вот должны были открыть железнодорожное сообщение между Москвой и Млечным. Два красавца моста с высоченными арочными перекрытиями, напоминающие древние акведуки, поднялись из тьмы провалов. Опорные конструкции были рассчитаны на заполнение водой обоих образовавшихся кратеров, но грунтовые воды не проявляли себя, а весеннее таяние снега кратеры всасывали, как губки.
В период реконструкции путей пустили между городами автобусное сообщение. На одном из автобусов и прибыл Николка в Млечный. Прибыл аккурат в тот же пятый день июля, как и год назад. У первого же встречного знакомого монаха стал дознаваться:
– Брат Терентий, скажи, отец Максим здравствует?
– Нет, Николушка, уж второй месяц пошёл, как схоронили мы батюшку. Да ты иди прямиком к отцу игумену, он здесь. Отче Максим, кажись, для тебя записку оставил.
Монах сказал и торопливо ушёл. А Николка присел на камень, обхватил голову руками и неожиданно для самого себя заревел белугой. Потом спохватился, утёрся наскоро рукавом, чтоб никто не приметил его слабость, и побрёл до отца игумена. «Отец Максим, отец Максим, – сокрушался юноша, – не договорили мы с тобой. Пожадничал ты, батя, слово для меня, ох пожадничал…»
Игумен встретил Николку, как своего старого знакомого, хлебосольно и с интересом. Расспрашивал про Москву, учёбу, домашние дела. Николка от горячего чая да ласковых игуменских речей совершенно забыл, за чем пришёл. Только, когда игумен достал из секретера коробочку и извлёк из неё сложенный вдвое лист, исписанный мелким ровным почерком, Николка вспомнил о записке, оставленной лично ему отцом Максимом, покраснел от стыда и опустил глаза.
– Вот, Коля, послание для тебя. Прощальное письмо моего друга и наставника. Читай, думай и обязательно сохрани.
С этими словами игумен подал лист Николке, а сам отсел в сторонку и занялся бумагами.
Николка дрожащими от волнения ладонями развернул лист и стал читать.
Мой милый юный друг Николай! Которую неделю жду твоего приезда. Именно жду. Что-то хуже мне в последние дни стало. Дождусь ли тебя. Однако имею в себе некую заимку – не договорили мы с
