чего-то живого и способного испытывать боль.
Очевидно, что падение было жёстким, а может его и до этого потрепало, но малоберцовая кость была сломана и прорывала себе путь сквозь кожу наружу. А он даже не замедлился и крайне бодро продолжает хромать.
Отсутствие чувствительности к боли у противника, конечно, не радовало, но закон равновесия и условные рефлексы в этом мире, вроде, ещё никто не отменял.
Бью тупым концом палки в плечо осквернённого, заставляя того слегка пошатнутся, а затем перехватываю палку двумя руками и делаю подсечку под здоровую ногу. Сработало! Малоберцовая кость окончательно подламывается и осквернённый падает.
— И что дальше? — поворачиваюсь к Андрею Павловичу, но старик будто растворился в воздухе. Только что стоял у меня за спиной и за секунду куда-то исчез. Ладно, сам разберусь.
Ногой прижимаю дёргающегося осквернённого к земле и упираю заострённый конец палки чуть ниже кадыка. Проблема заключалась в том, что палка была не настолько острой, чтобы нанести хоть какой-то серьёзный урон. Она больше подходила для того, чтобы тыкать во что-то мягкое и податливое, да и то без гарантии на успех. Ею даже слизняка не всегда удавалось пришпилить. Но это единственное, что я мог соорудить в данных условиях, как же мне не хватает моего парного клинка…
Осколок стекла остался валяться рядом с моей старой набедренной повязкой, да и в его прочности я тоже не был уверен. Он скорее подходил, чтобы наносить мелкие порезы, которые будут больше раздражать противника, чем наносить серьёзный урон. Разве что можно будет дождаться пока осквернённый истечёт кровью. Правда, в том, что кровопотеря может его остановить я тоже сомневался.
Осквернённый, между тем, настойчиво царапал распухшими пальцами штанину, пытаясь расковырять плотную ткань. Мысленно ещё раз поблагодарил старика за подарок, не хотелось бы, чтобы на месте штанов была моя нога.
Внезапно по позвоночнику побежали мурашки, а горло сдавило от нахлынувшего, какого-то первобытного ужаса. На меня пахнуло такой злобой и ненавистью, что я чуть было не отступил. Трясу головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли и сильнее давлю ногой на грудь осквернённого. Мне стоит больших усилий заставить себя оставаться на месте, хотя интуиция буквально вопит, чтобы я бежал отсюда, как можно дальше. Что за чёрт? Ясно, что это не мои эмоции. Даже, с учётом нового и слабого тела, мой дух и разум всё ещё старые и помнят таких монстров, что осквернённый рядом с ними словно дитё малое.
А значит, этот первобытный ужас дело рук самого осквернённого. Каким-то образом он транслирует эти эмоции на меня. Интересно, и почему же адамант не блокирует эту способность?
— Да что ты за тварь такая? — естественно, мой вопрос остаётся без ответа. Осквернённый только сильнее выгибается под моей ногой в попытках вырваться. Надо уже что-то решать. Удерживать его становится всё труднее, а на его покрытом чёрными венами лице ни единого признака усталости.
Можно было скинуть его в пропасть, но не уверен, что смогу дотащить. Эта тварь не испытывает ни боли, ни усталости в отличие от меня.
Решение не пришло спонтанно, как любили описывать наши сказители в своих историях о древних героях. Не было ни божественного озарения, ни удачного стечения обстоятельств. Эта мысль уже несколько минут настойчиво скреблась в моей голове, но я упорно её прогонял. И ужасно злился на себя за это.
Последние годы Царь-Богом заставили меня расслабиться и заплыть «жирком». Когда я вёл свою армию в очередную битву, то за моей спиной неизменно были тысячи преданных мне воинов и предсказания жрецов. Это вселяло уверенность, но эта же уверенность и сыграла сейчас злую шутку. Именно поэтому я оттягивал свой спуск в недра Клоаки, предпочитая день за днём отдаваться бессмысленной подготовке, в надежде, что в очередной свой заход найду что-то, что чудесным образом поможет мне выбраться отсюда. Лишившись своих сил, союзников и знания будущего, я просто испугался. Хотя в трущобах меня никогда не останавливала неизвестность и противник, превосходивший меня по силе в несколько раз.
— Соберись! — зло цежу сквозь зубы и двумя руками перехватываю палку.
Заострённым концом импровизированного копья упираюсь в уголок глаза осквернённого и полностью переношу свой вес, усиливая давление. Или я успею добраться до его мозга, или я труп, потому что осквернённому насрать на то, что ему только что выдавили глаз.
Тварь неистово бьётся в припадке, пытаясь подняться и добраться до открытых участков тела. Палка, с отвратительным чавканьем, медленно погружается в глазницу противника. Слишком медленно, солёный пот заливает глаза, а палка то и дело норовит выскользнуть из взмокших ладоней. С трудом проворачиваю её и, изменив угол, вгоняю палку глубже. Осквернённый дёргается ещё несколько раз и затихает.
Получилось!
На секунду меня накрывает волна облегчения и радости, заставляя рухнуть на колени рядом с поверженным противником. Я смахиваю мокрые волосы со лба и довольно скалюсь в пустоту. Уже и забыл, как это может быть здорово, адреналин заставляет кровь бурлить и разгоняет её по венам, наполняя тело жаждой жизни.
Ладно, хватит рассиживаться, нужно найти старика и разобраться с оставшимися осквернёнными.
Аморалы рассосались по Клоаке и забились в самые глубокие норы, которые только смогли найти. Особо впечатлительные так вообще, не задумываясь, сиганули в пропасть. Видимо, осквернённые произвели на них настолько неизгладимое впечатление, что те решили прервать свою убогую и унылую жизнь, но уже на своих условиях. Что же, не мне их осуждать.
От былого хаоса не осталось и следа, поэтому я мог спокойно оценить обстановку. Единственным местом, которое до сих пор взрывалось криками и звуками борьбы, был лагерь Бритвы. Одного из осквернённых прижали к стене и теперь удерживали его там. Приятель Шила тоже помогал, тихонько поскуливая. Он был готов наложить в штаны от ужаса, но, видимо, Бритву боялся сильнее и поэтому не двигался с места, лишь отворачивал голову, чтобы не смотреть на осквернённого.
В это же время сам Бритва планомерно и остервенело уничтожал голыми руками второго. Его кулаки били словно отбойные молотки, не давая твари ни малейшего шанса на сопротивление. Силён, я даже невольно восхитился. И в отличие от меня, в его действиях не было ни единого сомнения. Что неприятно царапало по самолюбию.
Чуть в стороне от того места, где происходило избиение осквернённого, я заметил знакомый силуэт.
— Ты что задумал, старый? — прошептал, до боли в глазах вглядываясь в полумрак Клоаки.
Андрей Павлович медленно подкрадывался к Бритве со спины и кинжал по-прежнему был при нём. Он двигался
