а потом… Не поворачиваясь врезал по носу ведущему. Не сильно, но достаточно, чтобы тот повалился со сцены.
— ДА НЕ ГЕЙ Я, — взревел тот. То ли на меня, то ли на ведущего, то ли на людей вкруг.
Толпа недовольно засвистела, даже пол затрясся под ногами. Кто-то, самый смелый, вдруг выкрикнул:
— Это же гомофобы!
— Пришли сюда поиздеваться над нами, — добавил второй. И тогда атмосфера вокруг стала совсем тяжелой и невеселой. Можно сказать, воинственной.
Видимо, Прохор Германович тоже почувствовал запах жареного, потому что вдруг переменился в лице. За долю секунды он возник рядом, подхватил меня одной рукой, словно маленького ребенка — подмышку, — и быстро спрыгнул со сцены, торжественно объявляя:
— Пора заканчивать этот спектакль.
Бежали мы оттуда, сверкая пятками… Ну как «мы». Прохор Германович бежал, а я только ножками мотыляла. Да так неудачно, что впечаталась щиколоткой в дверной проем. И только когда ректор поставил меня на ноги у дороги, вдруг увидела красный порез и припухшую кожу.
— А ну, иди-ка сюда, — запыхавшийся мужчина еще не отошел от шоу в гей-клубе, выдохнуть не успел, а тут визжащая от боли я. Толкнув меня на лавочку, тут же пристроился рядом едва ли не на корточках. Когда он нежно и едва касаясь изучал рану, я думала лишь о том, как сексуально он смотрится у меня между ног. — Надо рану обработать.
Резко поднявшись с места, мужчина вышел на проезжую часть, голосуя. В первые же секунды из ниоткуда появилось желтое такси. Куда он меня буквально силком затащил, деловито объявляя:
— Поехали!
А куда именно поехали, как говорится, знать не положено. Да и назвал мужчина адрес так невнятно, что ничего не разобрать. Честно говоря, даже в моем шатком и безбашенном состоянии было страшно сидеть рядом с Прохором Германовичем. Казалось, поднеси сейчас спичку — та вспыхнет адским пламенем. Не то что переспрашивать…
— Эм… — когда на горизонте снова возник вуз, я испуганно вжалась в сидение. — Вы куда меня привезли?
Ректор лишь испустил тяжелый вздох, молча вышел из авто и вытянул меня за талию.
— Молчи, — приказал тот, закидывая к себе на плечо и зажимая рот. На улице было темно, но люди ходили. Узнай кто-то в мужчине ректора вуза — быть скандалу.
— Может, вы меня тогда на ноги поставите? — пробормотала я так, как удалось, — едва разборчиво.
— Нет, — выдохнул он, в который раз за вечер отвесив мне подзатыльник. Между прочим, в этот раз без причины. — Просто молчи, Ольга. Мол-чи.
Сколько ни меняли охранников, как ни боролись — те все равно спали на рабочем месте. В тот вечер я была рада такому раскладу дел, посему в кабинет мы прошмыгнули без происшествий. Прохор Германович посадил меня на свой стол, а сам зачем-то в него поспешно полез, открывая многочисленные ящики один за другим.
— Зачем мы здесь? — не удержалась я, болтыхая ногами.
— Рану обработаю, жгут наложу, — уверенно поставил перед фактом, наконец доставая белый небольшой коробок. Прохор Германович уселся в кресло, где еще несколько часов назад корячилась я, и с видом опытного доктора принялся обрабатывать порез.
Мне нравилось то приятное томление, что возникало в груди от его уверенных мужских прикосновений, бабочки в животе порхали. С прищуром наблюдая за мужчиной, я подметила про себя одну важную деталь, загадочно похлопав себя пальцем по подбородку:
— Вы уверены, что не гей?
Прохор Германович вскинул на меня взгляд, замер с сжатыми губами.
— Нога, — я подбородком на нее указала, в глазах ректора отразилось недоумение. — Вы мне уже пару минут ногу лечите и ни разу не заглянули под юбку.
— А должен был? — бровь того насмешливо вздернулась, оскал стал на удивление мягче и приветливее, что ли. Теперь, казалось, он не злится на меня, а с трудом сдерживает смех.
— Должен, должен! — закивала я, неожиданно даже для себя спрыгнув со стола. В этот раз именно я нависала над мужчиной, ему приходилось откидывать голову назад. — А давайте проверим, вдруг вы пока сами не знаете?
Он открыл рот, но тут же его захлопнул. Сложил руки на груди, настороженно протянув:
— Интересно даже, каким образом?
— А простым! — в наглую подхватив его руки, я положила их себе на талию, серьезно спросив: — Есть… этот, как его там… контакт?
Мужчина изумленно замер, голос стал заметно ниже:
— Контакт? Например, какой?
Я облизала пересохшие губы, Прохор Германович плотнее сжал пальцами талию:
— Возбуждение, томление, бабочки в животе… Не знаю даже, что-нибудь гетеросексуальное!
Мне почудились в тембре ректора хрипящие бархатные нотки, он тянул слоги, будто рот вязала хурма:
— Можно нескромный вопрос?
Руки он так и не убрал, мне даже показалось, мол, те к коже приросли.
— Да-да?
— Ты так уверена, что проверять надо именно на тебе, правда? — мужчина сжимал челюсти, чтобы не засмеяться. — Может, ты мне просто не нравишься и дело в этом?
В высоком зеркале напротив я увидела свое отражение, немного подумала и отмахнулась:
— Ерунда, не придумывайте!
— То есть, — Прохор Германович больше не сдерживался и откровенно рассмеялся. Вид его ровных белых зубов, блестящих глаз и мелких морщинок, обрамляющих глаза лучиками, заставил потерять дар речи, — если я на тебя никак не среагирую, то точно гей?
— Именно! — взорвалась я, начиная закипать.
— И почему это? — ректор хищно вскинул бровь, в голубых глазах заплясало коварство.
Прохор Германович смотрел на меня с насмешливым вызовом, как на нашкодившего ребенка. Сцепив зубы, вскинула руками:
— Я умная! Одна из лучших в группе, между прочим.
— Похвально, — кивнул тот, заставляя расплыться в победной улыбке, но тут же театрально сочувственно заставил опуститься с небес на землю: — Звучит как единственное
