Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
ответить, она даже не услышала или не поняла моего вопроса, и не думает о том, что будет с нами завтра, она смирилась, и ей сейчас очень плохо.
Софья подходит ко мне близко, обнимая, и целует нежно в щёку со словами: «Спасибо, что сегодня постарался сделать меня счастливой, я так давно не чувствовала этого, и мне очень хорошо». Мне остается только её приобнять и стоять, положив голову на её плечо.
Она делает то же самое, и я чувствую её всё сильнее и сильнее. Становится тихо, и я чувствую, как в груди бьётся её сердце, и мне становится хорошо, потому что она тут и живая.
Мы не видим ничего, не слышим ничего, нам в целом не интересно ничего. Я ни о чём не думаю и ничего не чувствую кроме неё, и ощущаю её тепло. Я понимаю, что мне и ей, а теперь уже нам стало тепло и как-то душевно. Есть не я и она, а есть «мы»!
Обидно, когда тебя вырывают из чьих-то объятий, или, наоборот, разрывают эти оковы, делая больно. Спустя короткое время я почувствовал какие-то шаги или даже шуршание за моей спиной, и я понял, что эти шаги приближаются и становятся всё более и более близкими.
– Так, а вот, по ходу, и наши голубки, – строго говорит полицейский, направляя в нашу сторону фонарик. – Ну что, решили сбежать от кого или от чего? – так же повелительно продолжает он. – Сейчас садимся в машину и едем в отделение, там вас уже ждут бабушки.
Мы медленно бредём в сторону полицейского уазика и садимся молча. Я хочу разрядить обстановку и прошу включить сирены и мигалки, объясняя, что у нас сегодня свадьба и что такое бывает раз в жизни. Полицейский-водитель начинает ржать как лошадь и резко дёргает с места, оканчивая так и не начавшуюся свадьбу минорной нотой.
КЛАДБИЩЕ
Софья умирала долго и мучительно. Спустя семь дней после нашей «свадьбы» ей стало резко плохо. С больничной койки она практически не вставала, по ночам её мучали жуткие боли. Я каждый день навещал свою «невесту» и каждый день часами проводил у её койки. Мы старались общаться шёпотом, чтобы никто из других обитателей её палаты не слышал разговоры «молодых».
Да и, собственно, что там можно было услышать? На нас в моменты, когда я ложился рядом, обитатели женской палаты смотрели с какой-то злобой, мол, что тебе нужно в женской палате и чего вообще ты тут делаешь? Софье в день кололи несколько уколов, три раза в день брали на анализы кровь и ставили несколько капельниц.
Я порой позволял себе вольности и ложился рядом со своей «принцессой», чем вызывал шёпот в конце палаты. Врачи, конечно же, запрещали это делать, но мне хотелось последние дни быть ближе к Софье, и я ничего не мог с собой поделать. Я чувствовал её холодные ладони, когда пытался их согреть, чувствовал, как её пульс становится с каждым днём слабее, а лицо больше напоминает цвет луны, такой же бледно-серый, и только её глаза продолжали чуть-чуть блестеть, но они гасли, гасли, гасли, как звёзды перед рассветом. Мне нравилось гладить её волосы и чувствовать её аромат, да, духов не было, но было в нём что-то такое родное, что-то такое близкое, что я не мог почувствовать, а по всей видимости, чувствовало моё подсознание. Она смотрела мне в глаза и молчала. Мы обменивались парой фраз, которые обычно заканчивались: «Я всё так же, не беспокойся». И каждый раз, прощаясь, я пожимал её руку, а в последний день, словно что-то чувствуя, я поцеловал её в ладонь и прижал её к своей щеке, словно давая понять, что именно так я хочу её чувствовать.
Я каждый день разговаривал с ней шёпотом, рассказывал, каким в следующей жизни будет наше «МЫ», и каждый раз придумывал разные истории нашего знакомства. То я задену её в автобусе, то разолью на неё кофе, то я помогу дотащить тяжёлый рюкзак из школы, то мы становимся лётчиком и стюардессой, то я каждый раз жду её после репетиции с букетом алых роз, то мы вообще знакомимся в каком-нибудь баре Рио-де-Жанейро и танцуем самбу до утра. Но всякий мой рассказ кончался одним и тем же: мы танцуем на нашей свадьбе. Я рассказываю про платье Софьи, и да, я не ограничиваю её в бюджете покупки или аренды. Оно белое, а большего вам знать не нужно. Я рассказываю, как мы танцуем свадебный танец, как её мама плачет, а отец прижимает её к себе ближе и утешает. Я даже наигрываю ей какую-то мелодию и говорю, что играет саксофонист и пианист, и что на нашей свадьбе только живая музыка. Я провожу указательным пальцем по её ладони, словно показывая, как мы крутимся в танце, и мне становится так приятно, когда я вижу, как она закрывает глаза и представляет то, что я ей рисую. На её лице появляется улыбка, и мне становится так хорошо, как никогда ещё не было. Но, увы, всё когда-то кончается, как и кончились мои рассказы.
Спустя месяц Софьи не стало, её лечащий врач сказал мне, что она не мучилась, но это, очевидно, было не так, и мне стало от этого ощущения очень больно. Я, наверное, впервые в жизни так долго плакал, в тот день, когда узнал, что её больше нет, и теперь нет никакого «МЫ», а остался только я и всё.
На похороны меня не отпустили из больницы, строго-настрого запретив покидать её пределы без разрешения врача, так как, во-первых, я несовершеннолетний, а во-вторых, пока я нахожусь в больнице, то полную ответственность за мою жизнь и здоровье несут врачи, ну и, конечно же, за наш побег врачам сильно влетело, ибо нас искала полиция.
Но в один из дней я всё же выпросился сбегать на часик на городское кладбище, чтобы навестить мою невесту. Тем более что место захоронения найти в нашем городе было несложно, так как на старом кладбище уже лет десять никого не хоронили, а всех везли на новое.
На улице уже стоял октябрь, который разительно отличался от дня нашего побега из больницы. Было очень промозгло, шёл мелкий дождь, и меня он жутко бесил, тем более что на ногах были ещё летние туфли.
В первые же минуты эти туфли стали грязными и быстро промокли, что не вселяло какого-то оптимизма. Тучи летели быстро, подгоняемые шквальным
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
