Утром принялись укладывать вещи. Несмотря на протесты, тетушка Мастура совала в чемодан все, что могло пригодиться в жаркие и холодные дни. Воспользовавшись тем, что Махидиль вышла из комнаты, она отперла уже уложенный чемодан и наткнулась на две фотографии в рамках. Это были портреты ее, тетушки Мастуры, и Камильджана. Вошла Махидиль. Тетушка Мастура положила голову на плечо дочери и зарыдала.
— Не томи меня молчанием, пиши чаще, доченька, — сквозь слезы шептала она. — Ты моя единственная надежда. Каждый миг буду ждать стука почтальона в дверь. Кто у меня еще есть на свете, доченька?..
К отъезду собрались знакомые, друзья, соседи. Все желали Махидиль счастливого пути, всяческих благ, успехов. Каждый старался сказать ей на прощание что-нибудь приятное. Лишь тетушка Мастура молчала. И только одна дочь знала, что творилось в душе старой женщины...
В палатке было душно, но Махидиль все еще не поднималась с места, глядя на только что написанное письмо. Вдруг до нее донеслась песня:
Ты вернешься. Словно впервые
За рекой запоют соловьи.
Я люблю, я люблю голубые,
С небом схожие очи твои...
Девушка выбежала из палатки, пытаясь разглядеть, кто же это поет. Шум работающих механизмов временами заглушал голос, и Махидиль не могла отыскать взглядом певунью. Вдоль трассы канала ползли бульдозеры, сдвигая в сторону пески и оставляя за собой ровную полосу. Следом тянулись катки. Караваны самосвалов высыпали на полосу гравий. Врезаясь в грунт цепями, которыми были обвиты колеса, тяжелые грузовики везли огромные трубы. Здесь казалось, что даже пустыня становится тесной для машин. Рядом вырастал бетонный завод. Парни в защитных масках сваривали арматуру, крановщики вздымали в небо грузы и бережно опускали их на землю. Звуки песни неслись как раз с той стороны.
Пела девушка, которая готовила раствор. От этой звонкой, идущей от сердца песни лицо Махидиль расплылось в улыбке, и ей сразу показалось, что написанное ею домой письмо слишком грустно. Чем эти девушки, работающие здесь, хуже ее?
Она невольно залюбовалась крепкими, бронзовыми от загара рабочими и работницами, по самые глаза повязавшими лица платками. Да, их здесь столько, что им ничего не стоит исправить все повреждения, нанесенные вчерашним ураганом, очистить рвы и котлованы, засыпанные песком, перевернуть вековые пески пустыни!
Махидиль вдруг увидела Хашима Балтаева. Он стоял, окруженный строителями, и что-то горячо говорил, размахивая руками.
Махидиль направилась к группе людей и, приблизившись, услышала раздраженный голос Балтаева:
— Стройка — это вам не в бане париться!
— Грунт очень тяжелый, — с жаром отвечал ему парень в замасленном комбинезоне. — На протяжении трех километров вода вышла на поверхность.
— Откуда в пустыне вода?! — послышался недоуменный вопрос.
— Как откуда? Пустыня раньше была дном моря, и теперь еще под песком сохранилась вода, вот она и выходит местами на поверхность, — ответил тот же парень и продолжал обращаясь к главному инженеру: — Траки забивает грязью, механизмы буксуют, единственный экскаватор, да и тот сломан, стоит без дела, бедняга...
И в самом деле, в яме, как слон в ловушке, скорбно вытянув в небо стрелу, словно хобот, застыл экскаватор.
— Сколько времени стоит здесь этот зверь? — спросил Хашим.
— С бурана. А исправить не могут. Механик говорит — запчастей нет. Не знаю, где достать. Никто помочь не хочет. В этих местах и собака забывает своего хозяина.
— Почему же вы сразу не сообщили мне?
— Легко сказать, — безнадежно махнул рукой парень. — К вам труднее попасть, чем к министру! Как-то я целый день потратил, чтобы получить резолюцию на заявление одного рабочего.
— Ну, это вы бросьте!
— Бросить-то можно, но факт есть факт.
— Запчасти будут. — Балтаев записал что-то в свой блокнот.
Махидиль подумала, что главный инженер управляет людьми твердой рукой. Убедилась она в этом и на планерке.
Раз в неделю на Тепакурганском участке, который считался центром трассы, в той самой палатке, куда Махидиль привел Хашим Балтаев и где она написала первое письмо домой, собирались начальники участков.
Под руководством главного инженера они обсуждали предстоящие на будущую неделю работы и отчитывались о проделанном. Хашим приехал сюда с Махидиль. Время приближалось к одиннадцати, а еще никто не собрался. Это было главной причиной того, что Хашим Балтаев не находил себе места.
Наконец, перед палаткой остановился грузовик, и из кузова стали спрыгивать люди. Главный инженер принялся ругать их за опоздание.
— Не сердитесь, товарищ Балтаев, — сказал один из прибывших, на вид старше других, — мы ездили к Ходжаназару, на поминки... Тяжело ему...
Главный инженер несколько приутих, видно, неудобно перед людьми стало, что не навестил старого Ходжаназара.
— Всему свое время, — пробормотал он. — Вот уже час как должны были начать планерку... Что ж, давайте работать. Да, кстати, товарищ Данияров! Познакомьтесь, Махидиль Салимова назначена к вам на участок вместо Маннапа Тураева.
— Очень приятно, — протянув девушке руку, произнес человек лет тридцати — тридцати пяти. — Данияров. Латиф Данияров, начальник участка Куянкочди.
У него был хищный крючковатый нос. Данияров не вызывал симпатии, да и, как говорил Хашим, человек он был не из лучших. По дороге из Ташкента, рассказывая своей спутнице о строительстве канала, главный инженер несколько раз упоминал фамилию Даниярова и всякий раз неопределенно твердил, что с ним надо держать ухо востро.
Вел планерку Балтаев. Начальники участков поочередно отчитывались о сделанном за неделю. Дела на трассе шли далеко не блестяще. Буран нанес большой вред стройке. Но главный инженер требовал от своих подчиненных графика, графика, графика.
Планерка затянулась. У Махидиль закружилась голова, ей хотелось выйти на воздух. Папиросный дым заполнил палатку, щипал глаза. «И без того душно, зачем еще курить?» — думала Махидиль, мечтая о том, чтобы поскорее отправиться на свой участок и приступить к работе.
Больше всех дымил Балтаев. Не докурив одну папиросу, он прикуривал от нее новую. Со злостью воткнув начатую папиросу в консервную банку, служащую пепельницей, и поморщившись, словно человек, у которого болит сердце, он принялся отчитывать Даниярова.
Обоюдная неприязнь этих двух людей проявлялась весьма отчетливо. Балтаев поносил Даниярова как только мог, считая
