бы полугодия. Тогда — да! Эти оценки имели бы принципиальное значение. Но сейчас только конец сентября! Что такого принципиального могло произойти в самом начале учебного года, чтобы это нельзя было исправить?! Ума не приложу!
— Так ведь спонтанно… — напомнил Орехов, без всякой, впрочем, уверенности.
Аркадий Михайлович неопределенно пожал плечами.
— Есть третья версия, — переключился майор. — Дети совсем ни при чем, а при чем взрослые. И, скорее всего, из учителей. А кто бы еще догадался выключить свет в кабинете, в коридоре, да еще и дверь в отсек прикрыть, чтобы не насторожить охрану? И все эти исчезнувшие побрякушки с тетрадочками — просто для отвода глаз. Только на вопрос: кому и зачем нужна была смерть Пироговой — даже предположительного ответа нет, — признался он. — И нет никакого ясного ответа, как убийца мог незамеченным пройти в кабинет химии и так же незамеченным оттуда выйти. Потому что откуда бы вы ни пошли, вы все равно попадетесь на глаза охране.
— Один момент, — перебил Казик. — В самом отсеке, в коридоре, я заметил железную дверь. Она прямиком ведет на улицу. А рядом с отсеком, из общего коридора, есть дверь на этажи.
— Пустое! — отмахнулся Орехов. — Обе двери заперты, причем основательно, ими никто не пользуется. Железная дверь — это пожарный выход. А вторая дверь ведет не на этажи, а только на второй этаж, прямиком в комнату отдыха директора. Но она этим ходом не пользуется.
— Но ключи-то ведь имеются?
— Имеются. У охраны и в сейфе у Роговой есть связка ключей от всех дверей и всех помещений. Но эти ключи в полном наличии, все проверено. И двери проверены. Если вы думаете, их кто-то пытался вскрыть, так ничего подобного. Единственное место, откуда можно незаметно проникнуть в пристройку, минуя пост охраны, — из кабинета труда, этой самой технологии. Но учитель труда покинул школу примерно в половине пятого вечера, это подтвердили охранники, они с ним парой слов перекинулись.
— А вы уверены, что охранники были столь бдительны? Все-таки школа, много народа…
— К восьми вечера основной народ рассасывается. И вообще, судя по тому, что нарыли ребята из райотдела, вчера вечером в школе особая жизнь не кипела. — Орехов залез в сумку, вытащил оттуда бумаги, принялся шелестеть листами. — Вот, пожалуйста. После девяти в школе работали четыре уборщицы. Плюс учительница математики Павлова, бабулька божий одуванчик, которая вела дополнительные занятия для пяти десятиклассников, они к какой-то олимпиаде готовились. Плюс завуч Борзенков, тоже старикан, у него был кружок истории, собралось девять ребят. Плюс учительница рисования Чижова, на сей раз совершеннейшая девица, с тремя восьмиклассниками рисовала общешкольную газету. Плюс учитель физкультуры Гриневич, молодой мужик, проводил занятия в тренажерном зале. Мышцы у него качали семь парней. Вот и все.
— А может, охранники все же отвлеклись? Кого-то не заметили — кто пришел, ушел, прошел?.. Причем необязательно, чтобы человек находился в школе, мог и с улицы зайти. Вряд ли они в столь тихое время у входа, как постовые, стояли? У них там рядом комната отдыха, я видел. А в комнате диванчик, телевизор… — упорствовал Казик.
— Клянутся и божатся, что глаз не спускали. Особенно по части тех, кто с улицы. Утверждают, никто в школу не заходил.
— Ну… клятвы — это дело такое… — хмыкнул Казик. — Охранникам теперь только клясться и остается.
— Экий вы подозрительный, — неожиданно взял сторону охранников Орехов. — А ребята, между прочим, одну интересную деталь зафиксировали. По большому счету, самую интересную деталь.
Майор умолк, посмотрел многозначительно.
Аркадий Михайлович заерзал на стуле.
— Ну?
Орехов держал паузу, и Казик произнес с укором:
— Борис Борисыч, голубчик, с каких пор вас на театральность стало тянуть?
— С вас беру пример, — довольно ехидно заметил майор и продолжил, вроде как делая одолжение: — Охранники сказали, что в десятом часу, как раз недавно начались по телевизору «Вести», из школы вышел учитель физкультуры Владимир Николаевич Гриневич. В тренировочном костюме, без куртки или еще какой-нибудь верхней одежды. А минут через двадцать вернулся, причем вид имел странный, вроде как не совсем в себе был. Двое мальчишек, которые в тренажерном зале занимались, сообщили следователю, что учителю пару раз звонили на мобильный телефон, причем с перерывом буквально в несколько секунд. После второго звонка Гриневич сказал: «Я скоро буду» — и тут же из зала исчез. То есть исчез он из зала и из школы примерно в то самое время, когда убили Пирогову. Как вы считаете, для физрука добежать до пристройки, влезть в окно, пристукнуть учительницу и вернуться — это сложно?
— В принципе просто.
— Двадцати минут хватит?
— Вполне. А отпечатки пальцев ваши эксперты не проверили?
— Отпечатки… — вздохнул Орехов. — Их и на раме оконной, и на подоконнике столько, что выбирай на вкус. А физрук… Вы его не видели?
— Нет.
— Из бывших гимнастов, мастер спорта, между прочим. Им, гимнастам, что через коня перепрыгнуть, что на брусья взлететь, что через подоконник перемахнуть — запросто. Даже цепляться особо не надо. Опять же вполне мог каким-нибудь носовым платком воспользоваться, чтобы не наследить.
— А что говорит сам Гриневич? Полагаю, Горбунов с ним пообщался?
— Само собой. Только Гриневич ему явно врать пытался. Заявил, что захотел пить, выбежал к киоску рядом со школой воды купить. А у киоска вдруг сообразил, что деньги забыл. Семен Семенович его тут же поймал: до киоска спокойным шагом дойти три минуты, обратно — столько же, ну, пусть на скорбные мысли по поводу отсутствия денег еще три минуты набросить, а остальное-то время где дорогой товарищ был? И с чего его так сильно жажда обуяла после телефонного разговора?
— И как Гриневич отреагировал?
— Снова врать начал. Дескать, звонили ему по личным делам, отношения эти звонки ни к чему не имеют, а отсутствовал лишних десяток минут потому, что на улице охлаждался. Вроде в зале душно, а на улице свежо.
— Интересно… — проговорил Аркадий Михайлович. — Уж больно неловко врет.
— Так не всем удается так ловко врать, как это вы умеете, — то ли похвалил, то ли осудил майор.
Ушел Орехов довольно поздно. На прощание сказал:
— Вот что, Казик. Обычно вы сами во все лезете, а тут я вас хочу попросить: у вас там в школе свои дела, конечно, сейчас они могут притормозиться, но вы уж постарайтесь в школе малость потолкаться, может, чего разнюхаете… Я ведь, по большому счету, даже представить себе не могу: зачем — понимаете, зачем? — понадобилось убивать Пирогову. Причем не на темной улице, не в подворотне, не в подъезде, а именно в школе? Ну кому простая учителка могла уж так дорогу перейти? И если ее не какой-нибудь
