занимая место старшего. — Но смотрите, если и там струсите, первый же фашист, который нас заметит, арестует наверняка. Тогда уж, действительно, не миновать того, чего вы страшитесь.
— Ладно, не беспокойтесь! Будь по-твоему, — ответил он, оправившись немного от первых приступов страха.
На востоке загорелась утренняя заря. Парашютисты свернули с дороги и укрылись в зарослях кукурузы.
— Отдохнем немного и сориентируемся…
Дядя Петя растянулся на земле, а Мариана присела на рюкзак и задумалась. Не верилось, что только вчера она была среди своих, расхаживала свободно, разговаривала громко, не боясь, что ее услышат. А сейчас надо глядеть в оба, остерегаться каждого кустика. Да еще с напарником повезло, как утопленнику… «Забрали б лучше его обратно и дело с концом», — подумала девушка, с отвращением взглянув на бледное лицо Кравченко.
— Надо двигаться дальше, пока окончательно не рассвело.
Кравченко неохотно повиновался.
К селу, раскинувшемуся в широкой долине, подошли уже утром. Кое-где над хатами дымились трубы. Прохладный ветерок доносил острый запах горелого кизяка.
— Укройтесь вон тут, за кустом, и ждите, пока я разыщу какую-нибудь яму или другое подходящее место, — приказывала Мариана.
Дядя Петя не заставил себя долго просить и сразу вытянулся на жухлой, покрытой инеем траве.
— Смотри, не заблудись, упаси бог, — напутствовал он девушку, заботясь не то о себе, не то о ней. В его словах звучала неподдельная тревога.
Мариана смягчилась. «Может, он все же преодолеет страх», — с надеждой подумала она. Вслух сказала:
— Не беспокойтесь. Только не подымайтесь и не демаскируйтесь. Я вас найду.
Вернулась она спустя полчаса.
Они закопали мешок с батареями. Затем Мариана набрала немного глины в мешок. В другом месте зарыла рацию, гранаты, автомат. Пистолет она вложила в небольшую сумку, которую спрятала в мешке с глиной. Покончив с этим, разведчица раскрыла карту.
Вот и две церкви: одна в середине села, другая в северной части. Северо-западнее Диканьки находилось другое село — Васильково.
— Приземлились мы неплохо. Находимся сейчас недалеко от цели, — сказала Мариана. — Теперь надо связаться с центром, дать знать о себе и можно приступать к выполнению задания.
Старик вдруг вскочил и, видимо, позабыв, где находится, громко заговорил:
— Ну, что мы здесь можем сделать? Подумай сама, кругом немцы…
«Он предатель или свихнулся?» — Мариана сурово приказала:
— Ложитесь, немедленно ложитесь и разговаривайте шепотом, идиот…
Старик послушно припал к земле.
Наступил день, суливший бог весть какие неожиданности. Требовалось разумно обдумать каждый шаг, каждый поступок, а тут — на тебе. Мариана не знала, как поступить со своим напарником или как его назвать теперь.
— Ну что мне теперь с вами делать? Вы знаете права разведчика в тылу у врага. Прежде, чем вы попытаетесь меня предать, я пристрелю вас, и концы в воду…
— Я не предатель, клянусь, — взмолился дядя Петя. — Говорю, нервы у меня никуда не годятся. Прости ты меня, дочка. Видно, не помощник я тебе. Об одном прошу, оставь меня здесь. Устроюсь где-нибудь в селе или потихоньку перейду линию фронта.
— Значит, бороться здесь, когда уже приземлились, страшно, нервы не выдерживают, а переходить линию фронта не страшно?
— Страшно, дочка, но не хочу тебе мешать…
Ей странно и неприятно было видеть, как по изборожденному морщинами лицу Кравченко текли слезы. Мариана поняла, что от старика проку не будет и решилась.
— Ладно, идите. Устройтесь возле какой-нибудь солдатки и ждите наших. Но зарубите себе на носу: к фронту ни шагу. Не с вашей храбростью туда соваться. И постарайтесь забыть обо всем прежнем. Имейте в виду — за вами будут следить наши люди. Если что замечу — разыщу из-под земли.
С запада подул ветерок. Запах дыма напомнил, что село давно проснулось, что пора двигаться. Мариана протянула дяде Пете измазанную глиной руку:
— До свиданья.
— Прощай, дочка.
— До свиданья, говорю. Не вздумайте оставаться здесь. Ну, идите…
Кравченко поплелся на восток. Мариана несколько минут глядела ему вслед. Еще вчера вечером на аэродроме и ночью в самолете он, вооруженный, с парашютом на груди, шутил, строил большие планы. Будучи много старше ее, Петр Афанасьевич казался смелым товарищем, надежной опорой. И только иногда, когда Мариана ловила его на хвастовстве, настораживалась: «Цыплят по осени считают».
А вот сейчас он шагает по-стариковски согнувшийся, с непокрытой головой. Руки как-то нескладно висят вдоль туловища. И этот неуверенный шаг… босиком по крапиве и то лучше пройдешь. Ничего уж не могло в нем выдать парашютиста, и все же он опасливо озирался по сторонам. Мариана со злостью подумала:
«Вот такой попадает в руки гестапо, струсит и выдаст, как пить дать. Как изменился за ночь человек: вчера еще такой бравый, а сегодня — мокрая курица. Черт его знает, что у него на уме, как бы не напакостил».
Она подумала — не перенести ли груз на другое место? Но менять планы было уже поздно. Наступил день. Из села потянулись подводы, люди. Кто с лопатой, кто с сапой на плече. Босые, с покрасневшими от холода ногами девочки выгоняли на луг тощих коров. Две женщины в поношенных фуфайках, низко повязанные платками, направлялись за глиной.
Разведчица решила дождаться их, порасспросить. Правда, небезопасно это. Ну, да сейчас война, народ сдвинулся с места. Кого не встретишь в дороге?
Мариана умышленно нагнулась, будто собиралась поднять мешок с глиной, и услышала за спиной:
— Подожди, пособим, — заговорила одна из женщин. Она помогла взвалить мешок на спину. — Что так рано за хозяйство принялась?
— А откуда ты, девонька? Вроде не из наших будешь, — вступила в разговор другая. Она бросила лопату в яму и присела на корточки.
— Хиба ж зараз людина знае соби мисце? — заговорила Мариана по-украински, стараясь придать своей речи мягкий полтавский акцент. — Эвакуирована я…
— Так ты что с этими эвакуировалась? — прервала ее сидящая в яме.
По тому, с какой ненавистью она произнесла слово «этими», легко было догадаться: она имеет в виду немцев.
Мариане хотелось броситься в объятия этих незнакомых, но близких ей, чистых душой советских женщин. Однако разведчица не имела права рисковать. Требовалось хорошо проверить — кто как относится к «новому порядку» прежде, чем довериться хотя бы в самой малости. Повернувшись спиной, чтобы женщины не разглядели ее лица, Мариана бросила коротко, но многозначительно:
— Да. Эвакуировалась.
— Хм! Вот как! Вакуировалась? — передразнила женщина.
— Нашла себе друзей, дуреха, — в тон ей сказала вторая. — Да только в нашем селе они не дюже держатся. Слышь! Не дюже…
Женщины презрительно отвернулись, и Мариана услышала громкое «тьфу». Было ясно, что «дуреха» это она, Мариана. Но именно это ее обрадовало больше, чем
