напоминал луч маленького прожектора, буквально слепившего глаза. Мысль о том, что по кладбищу бродит человек с фонариком и машет им, была нелепой. Слишком уже замысловатые движения производили эти огоньки. Кроме того, менялось и их количество. Вот только что их было полдюжины, затем остался только один, затем опять появилось три или четыре. Но сколько бы их там ни было, никакого пространства вокруг себя они не высвечивали, тьма на кладбище по-прежнему оставалась абсолютной. Вот огоньки вспыхнули в последний раз и исчезли.
Можете мне не верить, но никакого страха в тот момент я не испытывал. Несмотря на свой юный возраст, несмотря также на начавшееся увлечение творчеством раннего Гоголя, его “страшными” рассказами, я в ту пору был убежденным атеистом и безбожником, веря лишь в силу человеческого разума. Я верил, что любое явление имеет свое, чисто научное объяснение. Несомненно, думалось мне в тот момент, природа этих огоньков известна сельчанам, и уже наутро я узнаю, что же кроется за этим странным, казавшимся мистическим явлением.
— За завтраком я приступил к расспросам.
И вот тут-то впервые за все периоды своего пребывания в З. я ощутил неадекватную реакцию со стороны своих родственников. Дед довольно сердитым тоном ответил, что добрые люди по ночам спят, а не пялятся в сторону кладбища, и что впредь мне делать этого не следует. Моя старая набожная бабушка перекрестила меня, прошептав какую-то молитву (а в глазах ее стоял тихий ужас). И даже дядя Ваня, которого я считал вполне современным, лишенным предрассудков передовиком сельского производства, даже он смущенно отвел глаза…
Последняя надежда оставалась на Мыколу, которого несколько позже я расспросил один на один. Но и Мыкола повел себя как-то странно. Глядя куда-то мимо меня, он пробормотал, что ночью не приблизился бы к кладбищу ни за какие коврижки. Более определенного ответа я от него так и не добился.
Еще несколько раз я выходил во двор по ночам, дождавшись, пока в хате все уснут, и стараясь, чтобы не скрипнула дверь.
Но родня крепко спала, и никто не замечал этих моих “запретных” вылазок.
А я стоял у крепкого тына, вглядываясь в темноту. Огоньки появлялись часто, хотя и не всегда. Они блуждали и прыгали, а еще точнее — плясали, если только этот термин применим по отношению к кладбищу. И всегда я различал некий беззвучный шепот, который где-то в подсознании сам собой складывался в слова: “Не смотри-и-и… Не ходи-и-и…”
Кто-то словно читал мои мысли, которые я еще не высказал самому себе. Но где-то внутри у меня уже зрело настойчивое желание совершить ночную прогулку на кладбище. Сначала я рассчитывал, что моим спутником будет Мыкола, но затем понял, что в этом предприятии он мне не товарищ. А мне так хотелось разгадать тайну этих пляшущих огоньков, таких зримых, но непонятных! Что касается таинственного шепота, то я приписал его исключительно игре собственного воображения. Я говорил себе, что в нас, людях, еще гнездятся первобытные страхи, с которыми следует бороться. Эти страхи я ощущал и в себе, и мне хотелось одолеть их, проявив силу воли и характера. А для этого опять же требовалось всего лишь заглянуть в два-три уголка ночного кладбища. В одиночку. Вся акция, по моим расчетам, заняла бы не более двух-трех минут. Оставалось только решиться на нее.
Но в то лето я так и не решился. Окончательно созрел я только через год. Помнится, это произошло после окончания восьмого класса.
— Была такая же густая летняя ночь.
Преисполненный решимости, я толкнул кладбищенскую калитку. Калитка не поддавалась. Поначалу я подумал, что она закрыта на щеколду, но затем вспомнил, что никакой щеколды на калитке нет. Днем калитка легко открывалась от малейшего толчка.
Ничего не понимая, я нажал сильнее, и тогда калитка поддалась. Она начала открываться, но с таким усилием, словно какая-то мощная пружина стремилась удержать ее в прежнем состоянии.
Наконец, образовалась щель, в которую я смог протиснуться. При этом звезды над головой исчезли. Словно их в единый миг спрятала в своем рукаве ведьма из гоголевской повести “Ночь перед Рождеством”. Я знал, конечно, что звезды оставались на своих местах, просто их закрыл собой сплошной зеленый полог из крон кладбищенских деревьев, под которым я сейчас оказался. И всё же впечатление складывалось жутковатое.
Вдруг со стуком захлопнулась калитка за моей спиной. Так резко, словно кто-то толкнул ее. И сразу же наступила тишина, которую я без всякой натяжки (с учетом места пребывания) могу назвать “мертвой”.
Несмотря на все эти странности, я по-прежнему был преисполнен решимости дошагать до противоположной границы кладбища и разгадать загадку пляшущих огоньков. Мне всего-то нужно было пройти с полсотни шагов, что соответствовало ширине кладбища, вытянутого полосой вдоль околицы.
Я и сделал три-четыре шага, ощущая всё возрастающее сопротивление среды. Ночной медовый воздух словно сгустился, повиснув на моих ногах невидимыми гирями. На мои плечи навалился “ватный” бетон, препятствуя малейшей попытке продвинуться вперед. В ушах стоял тихий, но пронзительный звон. Моя голова оставалась ясной, воля была устремлена на разрешение загадки, но тело перестало повиноваться мне.
Невольно я замер, как пригвожденный, в трех-четырех метрах от калитки.
Не знаю, сколько времени я так простоял: может, полминуты, а может, и час, ибо само понятие “время” вдруг перестало существовать.
А затем до меня донесся тихий беззвучный шепот. Некто нашептывал мне, но не слова, а мысли: “Иди домой… Ты хочешь спать… Иди…”
Это была просьба, но равнозначная приказанию.
Тем не менее, на последнем всплеске воли я предпринял инстинктивное усилие сделать еще хотя бы шаг (один!) вперед, но тут словно бы какая-то мягкая рука остановила меня.
И в тот же миг передо мной ярко вспыхнули два пляшущих огонька, которые высвечивали среди кладбищенских деревьев зыбкие, пугающие силуэты.
Сейчас, много десятилетий спустя, готов признаться, что в тот миг вся моя ирония относительно “сельских предрассудков”, весь мой юношеский атеизм пробкой вылетели из моей головы, и меня обуял самый натуральный, первозданный страх, свойственный, очевидно, пещерному человеку.
Я резво повернулся назад (в это мгновение ко мне в полной мере вернулась способность двигаться) и бросился к калитке, которая… сама распахнулась передо мной, причем, внутрь кладбища!
Да, если угодно, я позорно бежал.
В то лето я более не предпринимал попыток разгадать тайну пляшущих огоньков, как и загадку самого сельского кладбища. Я
