просто выпирали наружу, придавая внешним чертам некую естественную плотоядность. В современном разбойнике и негодяе порой трудно распознать злонамеренность его натуры. Частенько за внешней респектабельностью и благообразным выражением лица может скрываться клятвопреступник и злодей. Нарочито фактурные портреты флибустьеров тоже не производили отталкивающего впечатления. Напротив, иногда они казались добрыми симпатягами, которых Бог наградил слишком откровенной и очень выпуклой внешностью.
В Сен-Мало мы заходили в воскресный день по большой воде, т. е. в момент самой верхней отметки прилива… На внешнем рейде и в акватории порта сновало такое количество яхт, что можно было сделать предположение, что каждый житель этого славного городка вышел порезвиться под парусом в здешних водах. Чем ближе к берегу, тем гуще парусная вакханалия. Пришлось сбавлять ход и пробираться по инерции среди выпархивающих из-под форштевня парусников разных мастей и калибров. Их маршруты были распределены по всей Розе Ветров: здесь тебе и крутой бейдевинд, и фордевинд, и бакштаг, и даже галфвинд. Сквозь это парусное безобразие умудрился проскочить по прямой океанский скоростной красавец катер. Прострелив пространство и время белым стремительным корпусом в тонкой вуали морских брызг, он наверняка унёсся туда, где пиратствовали далёкие предки бесшабашных бретонцев и французов, пугая честных моряков и опустошая трюмы купеческих судов от всяческого добра. Трудно поверить, что в то же самое время творил и Великий Леонардо. Хотя, чему тут удивляться? Всегда и во все времена великое уживалось с низменным, честь и гордость с подлостью и трусостью, художественные и научные порывы с тягловой судьбой опущенного в беспросветную нужду плебса.
Некоторые парусники стилизованы под старинные тендеры, другие напоминают каравеллы или галеоны XVI–XVII века. С одним из таких под названием «POPOFF» мы шлюзовались для прохода в совершенно обособленную от моря гавань, где морские приливы и отливы, перепад которых здесь особенно велик, не влияют на уровень воды. Таким образом, многочисленные причалы гавани становятся удобными для стоянки и обслуживания судов.
Рядом с нами оказалось стоящее под погрузкой судно «ANNA SABINA» под немецким флагом. Капитан, пожилой немец, он же хозяин. Молодёжная команда вся из бывшего Союза. Штурман – эстонец из Таллинна, механик из Питера, повар из Бендер – все, как и мы, кинутые на произвол судьбы, готовые пойти под любой флаг и работать на чужого дядю, потому что свой дядя свернул свой флаг в трубочку и поставил его в угол.
Весь вечер мы бродили по уютным и почему-то полупустым кафе и тавернам пиратского города Сен-Мало. Пили в основном пиво, к которому я был тогда неравнодушен. Бары Сен-Мало работали допоздна, но мы не стали злоупотреблять радушием хозяев (всё-таки пиво стоило не 22 копейки, как в доперестроечные времена в Союзе) и поспешили покинуть последний гостеприимный бар ещё до наступления полуночи. Этот бар мне запомнился тем, что я впервые увидел и услышал там караоке, только-только входящее в моду. Под французские песни в исполнении Джо Дассена и вторящего ему хора подвыпивших туристов мы удалились, как флибустьеры, в наступающую ночь, вминая сапогами брусчатку старинных улиц в древнюю землю Бретани. «Salut, c’est encore moi!
Salut, comment tu vas?» – неслось нам вслед. А мы повторяли, как в караоке: «Салю сэт анкор му а! Салю коман тю ва?» На свои каравеллы мы вернулись слегка навеселе.
«Анна Сабина» была почти полностью загружена зерном. До грузовой марки оставалось совсем немного, а утром всё обещали закончить и на полной воде вывести её из дока. В кают-компании помимо повара из Бендер, эстонского штурмана и боцмана находилась гостья. Оказалось, что это подруга штурмана, с которой он познакомился в первый же день стоянки в её же ресторане. Она была хозяйкой небольшого ресторанчика на набережной. Звали её Николь, на вид лет тридцать, миниатюрная, с лёгким французским шармом. Она по-английски объясняла, что прожить здесь с её бизнесом почти невозможно. Слишком большая конкуренция. Но она выкручивается. Принесла нам на пробу морские деликатесы: маринованные мидии, креветки в кляре, морские гребешки – всё это пересыпано мелкими зелёными оливками и каперсами.
– Угощайтесь, – предлагает она, улыбаясь, – это настоящая мужская пища.
– Кормит меня этим уже третий день, – поясняет по-русски штурман из Таллинна. Не женщина, а гетера. Тысяча и одна ночь! Такое вытворяет в постели, что трудно и придумать. У меня уже двое детей, а жена, как была рыбой, так рыбой и осталась. Это я только сейчас понял. А что делать? Не пережениваться же. Кто детей тогда кормить будет?
– What are you talking about? – интересуется Николь.
– I say what very tasty shrimp, – поясняет Бруно (так зовут штурмана), – наш бендеровец кормит нас в основном макаронами по-флотски.
– Он здесь не виноват, – встаёт на защиту повара боцман, – капитан всё время экономит на продуктах, креветок он точно для нас не возьмёт. Дорогая пища. А вот морского петушка под пиво, это я с удовольствием.
И он, откупорив банку «Heineken», загребает в мозолистую руку почти все петушки, лежащие в бумажной прямоугольной коробочке с морепродуктами. Боцман – фигура колоритнейшая. Ему уже за 60. Но он сумел каким-то образом переделать документы и омолодился на десять лет. Я про себя думаю: «Если судно можно сделать моложе на 20 лет, почему бы и человека не омолодить хотя бы на 10?» Лицо у него дублёное, обрамлённое пепельного цвета плотной бородой, глаза светло-голубые, глубокие, с белёсой поволокой, будто выцветшие от солнца и соли, смотрят всё время куда-то вдаль; если перед ним собеседник, то сквозь него; на губах ироничная, но доброжелательная полуулыбка, тело подтянутое, жилисто-мускулистое. Ему можно дать и сорок лет, и шестьдесят, но, в общем-то, на вид возраст совершенно не определённый. Короче – морской волк, флибустьер XVI века, законсервированный, слившийся с морской стихией вечный скиталец, ставший неотъемлемой частью флотской жизни, вросший в неё всем своими корнями и душой. Он будто сошёл с сувенирных открыток Сен-Мало в образе нового флибустьера и говорит, что так прикипел к морю и морской службе, что вряд ли когда-нибудь покинет её. Поэтому пришлось за немалые деньги подправить в паспорте дату рождения, – стали уже коситься на его возраст. А он ещё фору восемнадцатилетнему даст.
Прошло уже двадцать лет с тех пор, а я больше чем уверен, что он до сих пор ходит боцманом на чужих пароходах, попивает пиво «Heineken» и ничуть не стареет. И обратится к нему однажды Господь и скажет, как в своё время Агасферу: «И будешь ты вечно идти, и не будет тебе ни покоя, ни смерти. И нарекут тебя Вечным Боцманом». А Вечный Жид уйдёт
