прочитать записи от пятого сентября. Он кивнул и сел поудобней.
Записи доктора Ричарда Филдса
5 сентября
Проспал сегодня долго, так как всю ночь не мог уснуть, думая о Мари. Галлюцинации — явный признак ухудшения. К тому же она не смогла отличить их от реальности даже спустя время. Миссис Адлер шумела на кухне. Она пришла сегодня прибираться, как обычно по субботам. Я спустился вниз и поприветствовал ее, она сказала, что утром пришла записка. Это был ответ из порта. Там говорилось, что профессор Миррер таки прибыл к нам тем рейсом и сейчас находится в гостинице «Блю Бирд». Там же было написано, что сегодня он читает свою первую лекцию о гипнозе. Я решил навестить его, а потом отправиться с визитом к мисс Мари. Через пару часов я сидел на скамье, заслушиваясь теориями и гипотезами, которые пытались доказать, — а иногда им удавалось — Шарко и Фрейд. Конечно, я не разделял мнение Фрейда и не видел связи истерии с сексуальными потребностями женщин, но теория Шарко мне нравилась. Хоть и не сильно отличалась от взглядов своего ученика.
Профессор Миррер же считал, что все, что мы можем объяснить — это нечто сознательное. Имея ввиду все, что мы можем контролировать и чем мы можем управлять. Все остальное — подсознательное. То, о чем мы можем не подозревать, и что может руководить нами и управлять. Подсознание — самое опасное проявление человеческого мозга, говорил он. А гипноз может проникать в подсознание, корректировать и даже управлять им. Лекция длилась почти два часа, но я не устал. Слушать профессора Миррера одно удовольствие. Он каждый раз делится новыми, до этого дня неизвестными, предположениями, заставляя тебя задуматься над их разгадкой на весь день. Мне кажется, он вполне мог бы стать писателем.
После занятий мне удалось подловить его у выхода.
— Профессор Миррер! — воскликнул я. Он обернулся и прищурился, не сумев разглядеть меня. Зрение его сильно подводило. Нацепив очки, он расплылся в улыбке.
— Мой милый Ричард! — радостно воскликнул он и распростер руки навстречу.
— И что же тебе понадобилось на моей лекции? Я не сказал ничего из того, что тебе неизвестно.
— О, мне всегда приятно слушать вас, профессор, — сказал я после его крепких объятий, — но не это основная причина моего визита.
Я замолчал, Миррер хитро прищурился и кивнул.
— Есть пациентка. У нее истерия, но в сложной форме. А теперь она галлюцинирует. Мне очень неловко, но я хотел бы просить вас навестить ее вместе со мной.
— В доме скорби?
— О, нет! Она не госпитализирована.
Миррер задумался, но через час мы уже были в доме Хьюсов. Профессор сразу узнал Мари, как и она его. Она была очень любезна. Несколько раз поблагодарила его за то, что он помог ей на корабле и предложила чаю. На меня же она снова не смотрела. Но я видел, что делала она это намеренно, но уже не с недовольством, а со смущением или даже стыдом. Пока мы пили чай она спросила, как моя рана на шее, поинтересовалась Хоффишем, но все время краснела и не смотрела мне в глаза. С профессором же, напротив, ей было легко. Она расспрашивала его о путешествиях, студентах, о гипнозе и о многом другом. Я казался лишним в этой компании.
— Мисс Мари, я привел профессора для того, чтобы он помог мне определить более точный диагноз, — вмешался я, когда Мари начала с любопытством подобным ребенку, расспрашивать профессора о его студенческих годах. Профессор удивленно посмотрел на меня, видимо возмущенный моей бестактностью. Но мне надоело сидеть и поглядывать на часы, слушая через фразу эту милую беседу.
— О, я… очень благодарна, — запнулась мисс Мари, — Роберт рассказал мне. Мне так стыдно, что я…
— Не нужно, вы здесь не при чем, — отрезал я.
Я пояснил, что отличить галлюцинации от реальности бывает сложно, особенно в ее случае, а потому попросил мисс Мари забыть о недоразумении. Вернее, я предложил ей забыть о последствиях, но ни в коем случае не забывать о самих галлюцинациях. Она должна научиться отличать явь от игр мозга. Она печально улыбнулась и впервые за долгое время посмотрела мне в глаза. Ах, ее зеленые глаза! Такая прекрасная редкость.
Профессор задавал ей стандартные вопросы. Я наблюдал со стороны, стараясь сделать вид, что меня нет. Я следил за реакцией мисс Хьюс и записывал ее в блокнот. Позже приложу записи к ее истории болезни.
Она отвечала охотно, будто сама хотела поскорее во всем разобраться. Профессору удалось расположить ее к себе настолько, что она не постеснялась поведать и о своих галлюцинациях со мной, которые стали причиной очередного приступа истерии. Мисс Мари сказала, что собиралась спать, как в окно постучали. Она открыла его и заметила меня. Я даже подарил ей розу, которую, как оказалась, она искала утром, но так и не нашла. Я был любезен и даже немного раскрепощен. Говорил ей приятные слова, которые только желает услышать женщина от мужчины, которого… Тут она замолчала, видимо, вспомнив о моем присутствии. Она прокашлялась и сказала, что я поцеловал ее в губы по-настоящему страстно и ушел, попросив ждать визита вновь.
— В котором часу это произошло? — спросил профессор. Мисс Мари задумчиво помолчала.
— В половину десятого, полагаю. Но во время… галлюцинаций на часах было ровно три ночи.
Профессор задумчиво промычал.
— В котором часу вы, мой дорогой друг Ричард, прибыли в поместье, чтобы оказать помощь бедной мисс? — он обратился ко мне, развернув свое полное тело вполоборота.
— Не помню, мне казалось, не было и девяти, — подумал я, — надо уточнить у мистера Хьюса.
Дождавшись возвращения инспектора Хьюса, нам удалось выяснить, что припадок мисс Мари начался около восьми вечера. Профессор недоумевал, почему мисс Мари путается во времени и предположил самый печальный исход.
— Боюсь, мой друг, — сказал он и закурил трубку, как только мы покинули дом Хьюсов, — это не истерия. Вероятнее всего — шизофрения в ранней, очень ранней стадии.
Мы расстались с профессором около семи вечера. Он пообещал что-нибудь придумать и подбодрил меня, заявив, что шизофрения — не приговор. Я сделал вид, что испытываю к мисс Мари лишь профессиональный интерес. Но, кажется, профессор не поверил. Он как-то странно посмотрел на меня, а потом ухмыльнулся хитро.
Чтобы отвлечься от мыслей, что я лечил мисс Мари совсем не от того, от чего следовало, я решил навестить Хоффишера.
Когда я вошел, он сидел на полу. Ноги вытянуты, руки на бедрах. Взгляд его
