он скорее походил на храброго воина, нежели на мирного торговца — такой неустрашимой отвагой блистали его очи, такая мощь видна была в его руках, во всей его фигуре.
Искренность, с которой он отвечал на приветствия и ласки дяди, выдавала в нём человека с добрым сердцем. Итак, дядя долгое время занят был беседою с племянником, и г-н Тидеман не нарушал её: присутствуя при ней, но не вступая в неё, он смотрел с участием на встречу родственников. В лице ольдермена вовсе не заметно было при этом даже и следов того официального, должностного характера, которое он умел придавать ему: он являлся простым и милым стариком, умеющим ценить семейное счастье.
— Вы, видимо, гордитесь вашим племянником, почтеннейший отец Ансельм, — заметил ольдермен, — а потому вам лестно будет узнать, что и город Любек гордится им не менее, чем вы. Городской совет принял Реймара Стеена в число своих членов. Подумайте, как велика эта честь для вашего племянника, удостоенного ею в такие молодые лета!
Взгляд Ансельма с неописуемой нежностью обратился на Реймара. «Как будет счастлив брат мой Госвин!» — прошептал он чуть слышно.
— Спасибо тебе, дядя, что ты теперь вспомнил о моём добром отце! — воскликнул радостно Реймар. — Его похвала для меня выше всех отличий, какие могут выпасть на мою долю на чужбине. Мы ведём такую счастливую семейную жизнь, дядя: отец, мать и сестра составляют для меня целый мир.
— Да хранит их Бог на многия лета! — набожно сказал Ансельм.
— Следовало бы и тебе также принять участие в нашем счастье, дядя.
Монах слегка покачал головою и, указывая на сердце, произнёс:
— Счастье моё погребено здесь, и весь мой мир — в стенах моей кельи.
— Да нет же, дядя! — ласково возразил Реймар. — Ты должен хоть ненадолго приехать в Любек, хоть для того, чтобы быть на моём почётном празднестве.
— На почётном празднестве? — переспросил Ансельм с недоумением, — Что ты этим хочешь сказать?
— Ах, да, да! — с улыбкою заметил племянник. — Ты ведь этого ничего не знаешь! На радостях я и позабыл сообщить тебе самое главное. Так слушай же, — промолвил он, помолчав и самодовольно поглаживая бороду. — На последнем заседании совета мне дано почётное поручение — провести через Зунд ожидаемую в июне Бойскую флотилию и беречь её от всякого враждебного нападения. Мне поручают управление военным кораблём, и меня уже назначили главным его командиром.
Ансельм не мог достаточно надивиться этим высокопочетным отличиям, так как он знал, что для жителей города Любека было в высшей степени важно благополучное возвращение их Бойской флотилии. Бойи, гавань в южной Бретани, лежавшая некогда в Бурнёфской бухте, была знаменитейшей гаванью для флотов всех северных наций; все они содержали там свои фактории и выменивали там на свои товары крупнозернистую бойскую соль, которая почиталась лучшей приправою при засоле рыбы. Но туда же заходили корабли и с юга Европы — из Испании и Средиземного моря, с вином, нежными плодами и шёлковыми материями, так что в течение всех летних месяцев в Бойн шёл оживлённейший торг. Любекские купцы через посредство хозяев-купцов и приказчиков, находившихся на судах Бойской флотилии, делали в Бойи значительные закупки, и груз флотилии, в то время когда она возвращалась на север, к родному городу, представлял собою капитал весьма значительный. Немудрено, что тот день, когда Бойская флотилия благополучно проходила через Зунд, составлял истинный праздник для всех ганзейцев, принимавших участие в барышах и убытках этого предприятия.
— Уж я все силы употреблю в дело, — заключил Реймар своё объяснение, — чтобы добиться чести и славы в этом деле, и вот когда мы будем праздновать праздник счастливого возвращения Бойской флотилии, ты, дядя, непременно должен будешь принять участие в нашей общей радости.
— Если на то будет воля Божия и если отец настоятель мне дозволит пуститься в это странствование! Но я слышал, что на твою долю выпала ещё большая честь, дорогой племянничек: ты был на аудиенции у короля Эдуарда?
— Неужто сторож разболтал? — спросил с усмешкой Тидеман. — Он никакой тайны уберечь не может.
— Да разве королевская аудиенция может быть тайной? — спросил добродушный Ансельм почти с испугом.
— Конечно, нет! — отвечал ольдермен. — В особенности по отношению к нашим верным союзникам, «серым братьям». Так знайте же, почтенный отец, что вашему племяннику удалось добиться от короля того именно, к чему мы уже издавна и тщетно стремились, а именно: ему дозволено перевезти в Любек подлинники наших привилегий, дарованных нам английскими королями, а в здешнем нашем архиве сохранить только копии. Это для нас в высшей степени важно, так как это священное для нас сокровище подвергается здесь постоянной опасности благодаря всяким смутам и буйству лондонской черни...
— Это совершенно верно, — заметил с живостью Ансельм, — и вот из-за этой самой черни, которую теперь опять стараются замутить разные иноземцы, — из-за неё-то я к вам и пришёл сегодня...
— Ты сейчас ещё успеешь об этом рассказать нам, дорогой дядя, — перебил Реймар Ансельма, — но прежде позволь мне указать тебе на причину, по которой король соблаговолил дать своё согласие на моё представление: из слов г-на ольдермена, который уж слишком дружественно ко мне относится, ты можешь получить о моих заслугах более выгодное мнение, нежели они того стоят. Король Эдуард заложил свою корону и царственный убор своей супруги-королевы городу Кёльну, и эти сокровища долгое время лежали у кёльнцев в залоге, и он ни теперь, ни в ближайшем будущем не имел бы возможности их выкупить. И вот балтийские ганзейцы сговорились с товариществом здешнего «Стального двора», выкупили бриллианты на свои собственные деньги, и мне на долю выпало счастье и честь возвратить сегодня королю его драгоценные клейноды. Понятно, что при таких обстоятельствах он не мог отказать нам в нашем ходатайстве относительно подлинных актов наших привилегий, а добиться этого было нетрудно: не было в том никакой заслуги!
— Да, да! — подтвердил Ансельм. — Немецкому прилежанию и немецким деньгам английские монархи многим обязаны; только благодаря этой поддержке и мог вести борьбу Чёрный Принц и одержать свои блестящие победы при Креси и Пуатье. Тем более тяжело мне видеть, что здешние ганзейцы должны ежеминутно озираться и быть готовыми к отражению коварных нападений лондонской черни, и нельзя не признать величайшим злодейством то, что это пламя ненависти к немцам ещё
