Прежде, троянский мой гость, погляди на утёс тот нависший: Видишь, — отброшены вдаль обломки скал, и покинут Дом на склоне горы, и с откоса осыпались камни. Там пещера была, и в глубинах её недоступных Прятался Как-полузверь и скрывал от света дневного Гнусный свой лик. У пещеры его увлажнённая тёплой Кровью дымилась земля, и прибиты над дверью надменной Головы были мужей, осквернённые гноем кровавым. Чудище это Вулкан породил, — потому-то из пасти Чёрное пламя и дым изрыгал великан кровожадный. Время, однако, и нам принесло желанную помощь, Бога к нам привело. Появился мститель великий: Подвигом гордый, сразив Гериона трёхтелого в битве, Прибыл в наш край победитель Алкид и добычу, ликуя, — Стадо огромных быков — вдоль реки он гнал по долине. Кака неистовый дух соблазняло любое злодейство, Хитрость любая; не мог он и тут удержаться от козней: Самых прекрасных быков четырёх увёл он из стада, Столько же телок украл, отобравши самых красивых. Но, чтобы след их прямой похитителя тотчас не выдал, Чтобы указывал он в обратную сторону, — вёл их Дерзкий разбойник за хвост, и упрятал в недрах пещеры. Ищущим путь указать не могли никакие приметы. С пастбища тою порой погнал Юпитера отпрыск Сытое стадо своё, чтобы дальше в дорогу пуститься. Тут замычали быки, огласив призывом протяжным Рощи окрест, и с холмов побрели они с жалобным рёвом. Голос в ответ подала из пещеры глубокой корова, Сделав напрасными вмиг сторожившего Кака надежды. Гневом вспыхнул Алкид, разлилась от обиды по жилам Чёрная желчь; узловатую он хватает дубину, Мчится по склонам крутым к поднебесной горной вершине. Тут-то впервые мы все увидали испуганным Кака: Бросился тотчас бежать в испуге он прямо к пещере, Эвра быстрей полетел, словно выросли крылья от страха. Цепи железные он оборвал, на которых над входом Камень тяжёлый висел, прилаженный отчим искусством, Глыбою дверь завалил и в пещере запёрся прочно. Но приближался уже, скрежеща зубами свирепо, Славный тиринфский герой и рыскал яростным взором В поисках входа везде. Обежал он, гневом пылая, Трижды весь Авентин, понапрасну трижды пытался Камень-затвор отвалить и садился трижды, усталый. Глыба кремня на хребте над пещерой Кака стояла, Между утёсов крутых выдаваясь острой вершиной; Там, как в удобном дому, гнездились гнусные птицы. Влево клонилась она, над рекой нависая высоко, — Справа налёг Геркулес и скалу расшатал, обрывая Корни в недрах горы, и, со склона обрушившись, глыба Пала; паденье её отдалось словно громом в эфире, Дрогнули берег и дол, и поток отхлынул в испуге. Кака подземный чертог открылся взору Алкида, Новый провал обнажил глубины тёмной пещеры, — Так разверзает порой напор неведомой силы Пропасть в толще земной, и богам ненавистное царство Взору является вдруг в глубине зияющей бездны, И от проникших лучей трепещут бледные маны. Вор, застигнут врасплох внезапно хлынувшим светом, Заперт в полой скале, метался с воем истошным; Стрелами сверху его осыпал Геркулес и любое В ход оружье пускал — и огромные камни, и сучья. Видит Как, что ему от погибели некуда скрыться; Начал он дым изрыгать из пасти, — дивное дело! — Всё своё логово мглой непроглядной наполнил поспешно. Зренья героя лишив, сгустилась под сводом пещеры Дымная тьма — лишь порой прорезал её пламени отблеск. Тут не стерпел Геркулес и в провал, огнём полыхавший, Прыгнул стремглав — туда, где сильней колыхался волнами Дым, где чёрный туман по пещере бурно клубился. Кака во тьме он настиг, изрыгавшего дым бесполезный, Крепко руками обвил, и прижал, и сдавил его, так что Вылезли тотчас глаза, пересохло бескровное горло. Двери сорвав, отворил Геркулес пещеру злодея, Небо увидело вновь похищенный скот (отпирался Вор понапрасну) и труп безобразный, который Алкидом За ноги вытащен был. А мы, наглядеться не в силах, Страшным дивимся глазам и мохнатой груди полузверя, Смотрим в раскрытую пасть, из которой не бьёт уже пламя24.
Узнав от своей матери Карменты, что Геркулесу в будущем суждено стать богом, царь Эвандр (по другой версии, сам герой) воздвиг алтарь Геркулеса (знаменитый Великий алтарь, Аrа Maxima) и стал первым, кто учредил его культ и начал воздавать этому герою божеские почести25. По свидетельству древнеримского историка Тита Ливия, «тогда-то впервые и принесли жертву Геркулесу, взяв из стада отборную корову, а к служению и пиршеству призвали Потициев и Пинариев, самые знатные в тех местах семьи. Случилось так, что Потиции были на месте вовремя и внутренности были предложены им, а Пинарии явились к остаткам пиршества, когда внутренности были уже съедены. С тех пор повелось, чтобы Пинарии, покуда существовал их род, не ели внутренностей жертвы. Потиции, выученные Эвандром, были жрецами этого священнодействия на протяжении многих поколений — покуда весь род их не вымер, передав священное служение общественным рабам. Это единственный чужеземный обряд, который перенял Ромул, уже в ту пору ревностный почитатель бессмертия, порождённого доблестью, к какому вела его судьба»26.
