заниматься с самого утра. При упоминании об осетрине Три Ниточки загрустил, но вида не подал, а инспектор Борис Самсонович проглотил горячую слюну и спросил мимоходом — нельзя ли, мол, килограмма три-четыре-пять с собой в Москву захватить… Анюта разозлилась, но Три Ниточки сказал ей, чтобы не бузила зря, и заверил товарища, что «сувенир» организуют как следует, не стыдно будет показать дома. Три Ниточки подумал и сказал Нине Сергеевне, чтобы прислала с утра женщину в помощь Анюте. Та кивнула согласно, поскольку имела в своей группе несколько женщин-изолировщиц.
Долго обмозговывали, как бы собраться всем вместе, но от этой мысли пришлось отказаться, не было подходящего помещения. Порешили, что люди Нины Сергеевны будут отмечать праздник у себя, а водолазы — у себя.
— Но вы уж, пожалуйста, Нина Сергеевна, к нам в гости… — галантно заявил старик.
— Приеду, конечно, — сказала инженерша. — Поздравлю своих и приеду…
«Еще бы… — подумал Женька Кузьмин. — Куда денешься?..»
Шестеро работали весело, с подъемом, а к вечеру зашабашили — поступил приказ приготовляться. Женька отгладил штаны себе и старику Три Ниточки, выволок из чемодана роскошный канадский свитер и подготовку, можно считать, закончил.
В четыре часа старик и инспектор Борис Самсонович отбыли поздравить людей Нины Сергеевны. Отсутствовали они часа два или больше, за это время все успели собраться в общем вагоне, из которого предварительно удалили перегородку, затруднявшую передвижение из клуба в столовую.
Столы были накрыты как полагается: осетрина, бутылки и графины с водой, чтобы запивать спирт — у кого слабое горло. Анюта стояла в дверях кухни, сильно довольная всеми, и улыбалась Женьке.
Женька Кузьмин и Толя Чернявский сидели за столом с механиками водолазного катера, а Михайлов находился за столом один, свободные места предназначались Нине Сергеевне, старику и инспектору.
— Чует мое сердце, Женя, — грустно сказал Толя Чернявский, — спать нам с тобой в одном мешочке… — и пошел за магнитофоном.
— Чего душу морят? — закричал механик электростанции. — Сил нету!..
Михайлов опомнился от задумчивости, поправил галстук на полосатой капроновой рубашке и махнул рукой.
— Кому уж очень невмоготу, по маленькой — можно!
Зазвякало стекло, но столы оставались нетронутыми, как раньше.
— Жуки! — восхитился Женька, соображая, откуда у парней могло образоваться питье, если Три Ниточки сам ездил за спиртом и весь он стоял на столах.
Толя Чернявский принес магнитофон и хотел включить его, но под окнами загремела гусеницами машина.
— Слава богу! — вздохнула Анюта и приготовилась рассматривать Нину Сергеевну, в чем одета и как.
Нина Сергеевна оказалась в белом вязаном платье, удобно облегающем маленькую фигуру, и Анюта немедленно решила купить себе такое же, хотя и понимала, что дело не в платье.
Когда все уселись, старик Три Ниточки сказал про Советскую власть и про то, что надо к весне — кровь из носу! — протянуть дюкер, чтобы замыло траншею талой водой, а то придется опять вызывать за большие деньги земснаряд.
Инспектор отдела кадров говорил долго: и про революцию, и про текущую международную обстановку, и про то, что коммунисты и комсомольцы должны вести за собой народ и быть застрельщиками в социалистическом соревновании.
«Господи, ну чего он тянет? — тосковала Анюта. — Ясно же все…»
Анюте не терпелось подать горячее и посидеть хоть немного рядом с Женькой, но инспектор Борис Самсонович стал читать праздничный приказ по отряду, подписанный Назаровым.
Приказ выслушали внимательно, поскольку речь шла не о всех людях вообще, а о их отряде.
Потом инспектор приступил к выдаче грамот.
Награжденным сдержанно похлопали.
— Совсем забыл! — спохватился неожиданно Три Ниточки, вылез из-за стола и пошел на выход.
— Воду мутит старый! — усмехнулся Толя Чернявский.
Три Ниточки вернулся с пакетом и извлек три бутылки шампанского.
— Сухое! — ахнула Нина Сергеевна.
— Совсем забыл, — добрел Три Ниточки. — Специально вез. Подсаживайся, Анюта…
— Можно я с ребятами, Иван Прокопьевич? — Анюта уже проталкивалась со своей табуреткой к Женьке.
Три Ниточки передал бутылку вина водолазам и подмигнул, чтобы все делали как полагается.
Первый тост выпили за труд и дружбу. Толя и Женька пили чистый спирт, не разводили, так как Анюта уверяла, что чистый помогает от язвы желудка, и хотя у водолазов язвы до сих пор не обнаруживались, они не спорили.
Столик руководства стоял рядом. Инспектор Борис Самсонович горячо убеждал старика Три Ниточки в чем-то важном, но тот, видно, не понимал и отрицательно мотал головой.
— Уезжать намылился, — сообщила водолазам Анюта, нехорошо оглядывая гладкое лицо инспектора.
— Людей там больше, Иван Прокопьевич, а руководителей никого нет, — между тем говорил инспектор. — Неудобно получается, всякое, знаете, могут сказать… Вы себе сидите, пожалуйста, а я уж поеду к ним.
— Да пусть он поедет, — неожиданно поддержала Бориса Самсоновича Нина Сергеевна. — Ночевать вы можете у меня, — сказала она ему, как о деле решенном. — Ключ вам дадут, раскладушка и матрас под кроватью, простыни в ящике.
— А вы? — изумился инспектор.
— Останусь у Анюты, — успокоила Нина Сергеевна.
— Не знаю, не знаю… — сказал Три Ниточки, но возражать не стал.
Водитель вездехода Егоров надел в тамбуре тулуп прямо на рубаху и доставил инспектора по назначению.
— Рабочие ему нужны… Как же! — фыркнула Анюта. — К девчонкам потащился, здесь-то не клюет.
— Очень может быть, — согласился Толя Чернявский.
— Придумали! — не поверил Женька. — Да его там парни измордуют — поглядеть не на что будет…
— Очень может быть, — вежливо согласился Толя Чернявский и с Женькой.
Кто по второй выпил, а кто по третьей — заговорили. Водолазы и Анюта ушли на кухню принести котлет, чтобы не сомлел народ прежде времени. Тарелок для котлет не хватало, наваливали их в железные миски — сколько войдет.
— Работаете, Женечка? — заулыбалась инженерша Нина Сергеевна, когда водолаз устроил на стол начальства миску с котлетами.
— Приходится, — усмехнулся Женька.
В темном закутке кухни Анюта обхватила горячими руками Женькину шею, зашептала сердито:
— Да поцелуй ты меня хоть раз, черт такой…
Но бывший матрос крепился, потому что не решил еще, как ему быть. «Жена, дети… и прочее», — размышлял он.
— Любви все возрасты покорны, — сказал Толя Чернявский, тихо явившийся в кухню. — Так?
— Так, так! — зашипела Анюта и выставила «поэта», снабдив котлетами.
В вагоне пахло водкой и табаком. Женька вышел из кухни и открыл окно, отдышаться.
— Танцевать, танцевать! — потребовала Нина Сергеевна, веселая от хорошего праздника.
— Я — первый, — мрачно сказал Женька. — Раздвигай столы!
Партнерша танцевала хорошо, а Женька Кузьмин запинался, обдумывая, с чего начать разговор. Нина Сергеевна догадалась:
— Вы что-то хотите сказать, Женечка?
— Хочу, — сказал Женька. — Вы старшину давно знаете?
— Давно, Женечка. Всю жизнь, даже учились вместе, — беззаботно ответила Нина Сергеевна, ей было проще.
— Любите вы его?
— Люблю.
— А он вас?
— Думаю, да,
