Но не о Колькиной. А о Борисе Александровиче.
Воспоминание о нем, фактически голом, врезались в память, как врезается свая в фундамент при постройке дома. Раз и навсегда. Мощная, вся в буграх и шрамах. А о величине лишь на мгновение мелькнувшей плоти не хочется и думать. А если и думать, то только с полыхающими от стыда щеками. А ведь я думала, что у Андрея большой член. Идиотка.
Глава 10.
– Нина, ты в порядке? – моя чуткая мама всегда замечает малейшие изменения настроений своих дочерей. Это может плохо кончиться.
– Все нормально. Думаю вот… Об Андрее.
Почти не соврала.
Мама фыркает. Но молчит. О мертвых плохо не говорят.
Отец вечером тоже не особенно разглагольствовал. Поорал чуток на российское беззаконие в лице собаки прокурора и его хозяина Распутина, выпил водки, крепко меня обнял и ушел спокойно спать.
Работа сталелитейщика очень тяжелая и мы никогда не беспокоили отца по пустякам. Знаем, как ему приходится.
И я уже лежу в кровати, уже готова отправиться в долгое плавание по царству Морфея, но слова отца все не выходят из головы. Про собаку и хозяина. И ведь правда.
Стоило позвонить магнату. Стоило только сказать слово. Прокурор тут же поджал хвост, гавкнул последний раз и бросился бежать.
Может быть поэтому мне снилось, как я сама стала собачкой, а хозяин поглаживал меня за вислым ушком, и я люто кайфовала, высунув язык и виляя хвостиком коккер спаниеля.
На утро лицо хозяина уже не помню, но смутно уверена, что это был Борис Александрович. Больно голос у него был стальной и бархатный одновременно. Если такое возможно. Обернуть стальной шарик бархатом и ударить по мозгам. Именно такой эффект вызывал в ту ночь во мне его голос.
И теперь я, стоя напротив огромного, раскинувшегося на сто гектар земли, металлургического комбината Усть-Горска, думаю, а получится ли испытать это вновь.
Именно здесь восседает негласный король нашего города. И враг налоговой службы, так говорит отец. Именно он провел меня через пост охраны, уровнем безопасности сравнимый разве что с разведывательной службой.
– Уверена? – спрашивает отец, и вижу, что он волнуется больше меня. Я рассказала ему. Кое-что без подробностей. И он поддержал моё решение пойти к Борису Александровичу с благодарностью. Но если честно, мне кажется, или я точно уверена, что отец не понимает, что взамен может попросить этот странный человек. Зачем вообще он спасает меня раз за разом? И спасет ли снова?
– Даже если нет, это нужно сделать. Обратное невежливо.
– Все-равно он мне не нравится, – бурчит отец и машет кому-то из рабочих. – Пойду я. Ты только это… осторожнее. Кто знает, что на уме у этих богачей.
Начальники и не могут нравиться, – мелькает у меня мысль, но я топлю ее в другой, более существенной. А с чего начать разговор с магнатом? А самое главное, достаточно ли опрятно я оделась для его офиса? А еще более глубокая дума, сильно спрятанная за стыдом и совестью, прикоснется ли он ко мне снова, как тогда. Жестко и прекрасно. Пальцами. К соскам.
Глава 11.
Контраст того, что внутри и того, что снаружи ошеломляет. Это как разбить яйцо. Просто куриное яйцо бежевого цвета первой категории и обнаружить внутри не желток с белком, а золотой шарик с жидким серебром. Натяжные потолки. Паркетный пол. Огромные панорамные окна с видом на весь комбинат, слаженная работа которого порой поражает. Стены с дорогущей покраской светлого оттенка и гравюры с изображением самых опасных моментов производства. Вот на одной из них льют металл, на другой что-то переплавляют. Офис на несколько этажей так и пышет современностью, как мне кажется, так называемым уровнем столицы. При этом работает здесь всего несколько людей и, конечно, сам Борис Александрович Распутин.
Я поднимаюсь по мраморной лестнице на пятый этаж и натыкаюсь на опущенную темную голову за полукруглым столом, рядом с резной двустворчатой дверью. Секретарь-женщина что-то вычитывает в документе.
Судя по размеру, офис главного занимает три четверти этажа административного комплекса. Это примерно две наши двухкомнатные квартиры по пятьдесят квадратных метров.
Стук моих каблуков отдается эхом, и я чувствую себя еще меньше, еще менее значимо. Молотом наковальни в голове стучит вопрос: «А что ты здесь делаешь?».
За ним буквально толкается следующий: «Думаешь, такие люди нуждаются в благодарности?».
А за вопросами тяжелая мысль. А может быть ты перед отъездом в Москву хочешь еще раз на него взглянуть? Потому что не знаешь, когда еще представится такая возможность.
Придумала себе рыцаря в сияющих свежим металлом доспехах и жаждешь…. Вот только чего, с трудом понимаешь сама. Не разочароваться. Узнать после поступка Андрея, что настоящие мужчины еще не перевелись на Руси?
Смешная.
Темная голова за полукруглым столом замирает и поднимается. На меня проливается как искры металла оценивающий взгляд. И я словно оказываюсь на той стороне. Так же недоумеваю. Простое платье серого цвета до колен. Косичка. Простое не тронутое косметикой лицо. Даже ботинки и те, не подходят под ту роскошь, которой пышут здесь даже дверные ручки.
– Здравствуйте, – первая вступаю в бой с этой немолодой, нестарой, но жуть какой ухоженной особой. Я не видела ее в городе. Может быть это жена Бориса Александровича и она видит во мне соперницу?
Очнись, Пермякова, какая из тебя соперница.
– Я дочь Леонида Георгиевича Пермякова. Он на комбинате сталелитейщиком работает. Хотела поговорить с Борисом Александровичем.
Все это я сказала на одном выдохе и, кажется, что без подготовки проскакала на лошади, так тяжело мне это все далось.
– Не вижу причинно-следственной связи, – вздергивает она бровь и мне тут же хочется разреветься, как маленькой девочке. Потому что я тоже не вижу связи во всем, что произошло. Потому что не знаю, как все объяснить этой мраморной статуе непонятного возраста, потому что… Потому что на ней тоже серое платье, но кажется, что еще вчера в нем щеголяла манекенщица, а мое куплено у заезжих барахольщиков. А ее волосы в отличие от моих блестят.
Поджимаю губы, чтобы не натворить глупостей и из-за обиды не выкрикнуть чего-то вроде:
«А Борис Александрович видел меня обнаженной и купался со мной в ночном озере. А чем можешь похвастаться ты, мымра?»
В этот момент мои неприличные мысли перебивает бас за дверью. Я тут же подбираюсь, словно собака. Словно готова завилять хвостиком, слушая отборный мат. Судя по всему по селекторной связи.
– Меня не интересует причины, хуйло ты недовыебанное. Меня интересует, что ты сделал для решения этого сранья. Все на сегодня. Завтра в девять.
Бросаю взгляд в окно. Судя по еще только поднимающемуся солнцу, такие совещания не занимают дольше пятнадцати минут. Снова настороженно прислушиваюсь, словно даю себе отсрочку перед побегом. Думаю, статуя именно этого и ждет.
