Мартынов, бросив один взгляд, выскочил на террасу, начав кому-то спешно писать в телефоне. У Леси имелись подозрения, что служило поводом такому оживлению супруга. Даже отцу перед свадьбой старалась донести, что будущий зять явно о его месте в раскладе сил мечтает и грезит. Но она не то что высказать сейчас эти мысли не могла, она пребывала в таком тумане почему-то, что и вопросы следователя будто через слой ваты ощущала, подолгу вникая в их смысл. Да и кто ее об этом спрашивал?
Полицию, а после и подъехавшую службу безопасности, интересовало, был ли мотив у ее матери поступить таким образом, а не чем сейчас так активно занят муж? Что тут ответить, кроме того, что у любого, хоть несколько дней прожившего под властью Авраменко, мог найтись повод? Да… мать имела мотив. Но сам поступок…
Почему сейчас? Что толчком послужило? Не сообщала ли она Олесе при последнем разговоре?.. Ни на один из этих вопросов Леся ответить не могла, просто потому, что сама ни черта не понимала! И все еще поверить была не в состоянии.
На нее не очень давили. Наверное, было заметно, что ей самой нужна помощь и объяснения. Да только на кого рассчитывать? Мартынов? Ха! О, он был теперь еще больше заинтересован в ней, как в наследнице и… как в неком подобии реального аргумента, делающего законными его претензии на власть тестя и на его место в теневой стороне политикума. Но уж точно не в том, чтоб ее поддержать. Да и нужна ли ей поддержка этого человека? Поверила бы? Нет…
Через отца Олеси очень много всего решалось. Он был тем, кто регулировал интересы и перераспределял влияние, кто обеспечивал договоренности даже между враждующими группами и, соответственно, имел немало влияния, власти и возможностей… И столько же врагов… Так что ей все еще казалось диким, что его убила в итоге мать, столько лет терпевшая измывательства.
Тот же вопрос, что следователь задавал, терзал и разум Леси: почему именно сейчас?! Но ответить и ей было некому.
А еще нарастала глухая, мучительная боль внутри. Она любила маму. Как бы там ни было, насколько бы иногда не злилась на ее слабость, на выбор убежать от реальной жизни, на то, что во многом на плечи дочери ответственность переложила… Леся ее любила. Чем часто пользовался отец, держа дочь на коротком поводке своей воли.
И в этот момент ей до придушенного воя был нужен перерыв, некий островок спокойствия и поддержки, понимания… Потому что у самой Леси силы вдруг кончились. Но во всем этом огромном доме, наполненном сейчас десятками людей, девушке не на кого было ни рассчитывать, ни опереться. А она задыхалась в знакомых с детства комнатах!
Буквально выскочила в сад, когда закончила отвечать на вопросы, на которые не знала ответов. Забралась едва ли не в самый дальний закуток, где нередко пряталась в детстве и… И просто сидела, слыша лишь шум в ушах и странные наплывающие «приливы» в голове. Кое-как пыталась дыхание наладить, вернуть хоть часть контроля над собой, разобраться в реальности, столь стремительно изменившейся для нее… И даже не сразу поняла, что в сумочке телефон звонит.
А когда достала, впервые отчего-то сумела сделать глубокий вздох. Номер не имел имени. Но она его наизусть знала, хоть ни разу по тому не звонила. Однако великолепно запомнила, вглядываясь в небольшой прямоугольник картонной визитки Николая Гончаренко.
Глава 3— Да? — она сама не узнала этот хриплый и надломленный шепот. Свой…
И почему впервые ответила на звонок Николая, хотя успешно игнорировала его звонки две недели, — не знала тоже. Но ведь и в черный список не внесла. Просто наблюдала за тем, как он звонит на этот номер, о котором и не знал больше никто, кроме него и онлайн банка, счет в котором Леся и оформляла на специально купленную для этого отдельную сим-карту.
— Девочка моя… — он тоже был удивлен, кажется. Однако быстро взял себя в руки.
А еще… он знал. Леся понятия не имела, каким образом, но мгновенно осознала, что Николай Гончаренко был в курсе о том, что случилось в ее семье… которая его врагами несколько лет являлась. Наверное, не стоило об этом забывать. Но сейчас ни о чем помнить не выходило.
— Как тебе помочь, Леся? — голос Гончаренко вдруг тоже стал ниже и глуше, будто он, услышав ее хрип, испытал настоящую тревогу.
Тяжело было говорить. Она же его не знала, чтобы понимать настолько, даже глаз не видя. А все равно… странные догадки в голову лезли.
— Зачем мне помогать? — хмыкнула, отчаянно стараясь придать себе невозмутимость и вроде пытаясь понять, откуда он знает?
— Мирослава… Ее информаторы в полиции скинули новость, — только когда он тихо ответил, поняла, что всю фразу вслух выдохнула, а не подумала, как считала.
Мирослава Ульяненко.
Известная журналистка, специализирующаяся на политических расследованиях. Она немало нервы ее отцу потрепала. И тот ее… не любил. Настолько, что дал заказ на убийство, а киллер пошел на сделку со службой безопасности, испугавшись влияния того, кто успел стать мужем Ульяненко… Ах, нет, уже Гончаренко. Ее муж — брат Николая.
И про спецоперацию СБУ неделю рассказывали на каждом канале, Леся и сейчас об этом помнила.
Так для чего Николаю помогать ей, Авраменко/Мартыновой, неважно?
— Леся, как тебе помочь, чем? — в мужском голосе появились нотки напора. Будто он понял ее сомнения, и пытался даже намек на те подавить.
И так остро вдруг захотелось вновь в его руках оказаться! Хоть бы так, как вчера. Спрятаться в его теплых объятиях, уткнуться лицом в рубашку, ощущая себя окруженной со всех сторон силой и поддержкой этого мужчины, как довелось однажды!
Предательское желание, глупое… Но насколько же сильно ее проняло! Задохнулась от того, что жизненной потребностью в эту секунду показалось!
Вот только…
— А зачем тебе помогать мне? — видимо, была настолько выбита из колеи, что вообще не таилась. Просто спросила то, что в голове крутилось. — Разве у тебя есть повод обо мне беспокоиться после всего, что мой отец вам устроил? Мы теперь оба знаем, кто есть кто, так ведь, Николай… — попыталась хоть каплю ехидства выдавить из себя.
— Ты — моя, вот, что я точно знаю и что значение имеет, Леся… И колючки свои не доставай, не надо, мой ежик. Я тебя точно с твоим отцом не ассоциирую. И помню все, что ты тогда, при первой встрече говорила. Дословно, Олеся… — ее имя так звучало этим его тембром и голосом произнесенное, что почему-то расплакаться захотелось!
Слишком чувствительная сейчас? В этом дело? Или в том, что этот мужчина все ее рамки и границы поломать пытался? И что с ней не так?
Ведь все равно не могла она просто взять и поверить… И заботу вот так принять… не в силах была. Точно что колючками обросла, прав Николай. Но, а как бы иначе выжила?
Вот и сейчас… не могла довериться.
— С чего ты решил, что я — твоя, Николай? Не поверю, что первой и единственной твоей женщиной была. Уж очень ты умелый, — попыталась смешок выдавить, а оно никак, горло спазмом сдавлено. — И что, каждую своей называешь?
