засмеялась и ушла,
Потерялась где-то в дебрях жарко дышащей столицы.
Сердце плавится как масло от воздействия тепла.
Вековечить её образ на искромсанных страницах —
Это самый лучший способ для того, кто на бобах.
Разговаривать и думать, от чего потом не спится
Так прекрасно, даже если наше дело с ней – труба.
Шифровать воспоминанья, блеск дешёвых фотографий,
Чтобы больше твою слабость ни один понять не смог,
Комплименты превращая в жуткий сборник эпитафий,
Отгоняя мысль о том, что у любви не станет ног.
Полдень снова раскаляет небо с запахом корицы
И кипение подходит на свой самый жёсткий пик.
До сих пор не понимаю, как возможно так влюбиться,
Чтобы, счастьем задыхаясь, изойтись потом на крик.
В общем, сложная дилемма: и любить, и быть поэтом,
На одно потратить силы – на другое не успеть.
Но, собравшись, понимаю: через две недели лето
Наше первое, а значит может быть ещё не смерть.
«Порт. Волна пивною пеной…»
Порт. Волна пивною пеной.
Красноглазые мурены
Ищут тех, кому за деньги
Можно бы продать тепло.
Моряки в клешастых брюках
Счастье ищут только в рюмках.
Несмотря на то, что снова
Им вернуться повезло.
И на них косятся люди,
С укоризной, словно судьи.
Но молчат, прекрасно помня
Об их крепких кулаках.
Корабли встают на якорь,
Небо начинает плакать
И печаль с тоской и болью
Жалит сердце моряка.
Опостылевшие воды,
Что в себя вобрали годы,
Бесконечно надоели
Так, что хочется блевать.
Моряки, порой, не верят
В то, что существует берег,
Но, пробыв денёк на суше,
Начинают тосковать.
Вот и маются, бедняги,
Осушая свои фляги,
Иссушая свое сердце,
Истощая свой карман.
Их всю жизнь круговоротит,
А мораль сама приходит:
Лучше суши только море,
Лучше моря – океан.
«Оставь свое имя коряво написанным…»
(Н)
Оставь свое имя коряво написанным!
Фонари. Лето задыхалось числами.
Что между нами? Как между нами?
Прыжок в глубину. Столбы расстояний.
Разницы нету: вёрсты, мили.
В лесу тревожно заухал филин.
Сидели вдвоем, ничего не пили.
Глядели в глаза. Тошнотою к горлу
Подступала любовь. Давился, кашлял.
Как ни крути, но писать не пёрло.
Осталось думать о будущем нашем.
Воспоминанья свелись до количества литров.
Как бы дожить до финальных титров?
Смех. Фонари. Тишина. Ромашки.
Холод костра. Треснутой чашкой
Небо. Голос осип, пытаясь осилить.
Опять расстояния нас пилили,
Бранясь за то, что бездарно жили.
Тянулось время, тянулись жилы.
Сознание под дождем кружило.
Они смеялись, всё больше скалясь.
Во мне опять пробуждалась жалость
К себе, к тебе, к рядом сидящим.
Я спутал тебя с настоящим.
На камне змейкой свернулась правда,
На солнце грелось земное горе.
Я не хотел с тобой долго спорить,
Хотя понимал, что, может быть, надо.
Кефирных сказок травить не хотелось.
Так и ушел, не растратив нежность.
Доктор, скажи, я действительно болен?
Доктор не знал, но решил уколом,
Видимо, сгладить моё впечатленье.
Дикое утро. Плохим быть плохо.
Несмотря ни на что, продолжалось леченье.
Тебя не хватало, как Бога.
Кажется что-то подобное было
Раньше написано, впрочем ладно.
Страница закончилась. Кто-то рядом.
Безликих метафор проблемное поле.
Я в нём собирал для тебя букеты.
Наверное, нехуй любить поэтов,
Если не ждёшь постоянной боли.
Мысль завяла. Ей не найти конечной.
Трамваи в депо. Ночью идёшь беспечно.
Задолженность счёта бывает, наверное, вечной.
Касались ресницы распалённых висков.
Казалось, что всё это для дураков.
Холодно. Тошно. Спать хочется.
Ёбаный принцип вселенского одиночества.
«Каждая клетка мира…»
Каждая клетка мира
Отдалённо следит за тобой.
Напряжённо дышит, уверенно смотрит.
И ты, подконтрольно вливаешься в массу,
Стекаешь по стенке,
Скрученный проводом.
Тем, кто стоит за спиной
Не нужно лишнего повода
Для того, чтоб лишить перцептивных
Инфекций
посредством дивных дозированных инъекций.
А что, если в следующий миг,
Как только коснёшься фрагмента мира,
Он распадётся на части,
Останутся стороны света,
С которых приходит четыре солнца.
Миру весело. И он снова смеётся.
А сам ты не вечен, как кубик льда
Или какая другая форма.
Загнанный в рамки, будто вода,
Дающий надежду соответствия нормам.
А миру нужно, а миру важно
Чтоб ты, просыпаясь, видел её глаза,
А потом уходил, чтобы больше
Уже никогда не увидеть.
Это стало последней каплей
В переполненной форме кубика.
Ты стал давать трещину, грани
Полопались. И сам же о них
Порезался. Спасибо сказать уже не за что.
И больше стихи не нравятся,
И музыки больше не хочется.
Умные люди травятся,
Не выдержав одиночества.
А ты продолжаешь буйствовать,
Доказывать в себе гения.
Давая тем самым всего лишь повод
Тебя перевести в отделение
К буйным, с усиленным кайфом.
Лежишь, задроченный "лайфом".
Понимаешь, что всё оно так,
Что ты не мастак, а простак.
Тычешь в окна, сквозь щели решеток
Уверенный хилый "фак".
И это просто еще один факт.
В статистике судеб,
А в спектакле – антракт.
«Когда подкосились ноги…»
Когда подкосились ноги
От мёртвого рок-н-ролла
Я спутал свои дороги,
Зубами коснувшись пола.
Отчаяние кричало
Во мне, собираясь выйти.
В трамвае меня укачало,
Но я, как усердный нытик,
Упёрся в стекло бараном,
Упрямым типичным овном.
И думал уйти в нирвану,
Пройдя через фронт любовный.
