— Да, мне очень доходчиво все объяснили. Более того, меня даже уволили за незнание вашей родословной, — довольно холодно сообщила ему Финн.
— О черт! — Блондин был явно расстроен. — Хотите, я поговорю с ними? Я все им объясню. Они поймут, не сомневайтесь.
Последние слова прозвучали весьма твердо. Родословная, о которой упомянула Финн, имела немалый вес, и он об этом хорошо знал.
— Не стоит, — легкомысленно отмахнулась она. — Рано или поздно что-нибудь подобное все равно бы случилось. Это заведение мне и так осточертело.
— Но все-таки я в самом деле могу…
— Не стоит.
Финн вдруг замолчала и озадаченно уставилась на него. На другой стороне улицы женский голос громко говорил что-то по-немецки. Казалось, это сержант командует на плацу, а не мать разговаривает с детьми.
— Это ведь не случайное совпадение — то, что мы сейчас встретились? — подозрительно спросила она.
Пилгрим моментально покраснел. Ему это очень шло. Финн вспомнилось название его лодки. С таким «говорящим» лицом ему точно не стоит играть в карты.
— Да, боюсь, не случайно, — признался Билли.
— Вы знали, что я буду здесь?
— Ну, не именно здесь, но я знал, что сегодня днем вы придете на Грейт-Рассел-стрит. Во всяком случае, надеялся.
— Откуда вы знали? — Финн по-прежнему ничего не понимала. — От Талкинхорна? — сделала она единственно возможное предположение.
Пилгрим кивнул:
— Сэр Джеймс — поверенный нашей семьи. Ну, то есть один из них.
— И в аукционный дом вы тоже пришли не случайно?
— Да. Дело в том, что вы объявлены наследницей по завещанию одного моего родственника. Обстоятельства этого дела довольно странные, и мне захотелось заранее взглянуть на вас.
— И вы знали, что картина — подделка?
— Нет, — качнул головой Билли. — Я всегда считал, что это Ян Стен. Хотя мог бы и догадаться. Половина драгоценностей моей матери оказались фальшивыми. — Он смущенно улыбнулся. — Знаете, наши титулы — это один пустой звук. Не то что в двенадцатом веке, когда мои предки разбойничали вместе с Ричардом Львиное Сердце, побивали полчища сарацинов и все такое.
Он засмеялся.
— Да, тогда жизнь была повеселее, — согласилась Финн. — Так вы правда хотели ее продать? В смысле, картину?
— Хотел. Яхту надо ремонтировать, и корпус не мешало бы почистить, а еще этот особняк в Корнуолле разваливается прямо на глазах. О нем даже Национальный совет по охране памятников не желает слышать, и к тому же он по уши в долгах. Meur ras a'gas godrik dhe'n wiasva ma!
Древний музыкальный ритм, прозвучавший в последней фразе, почему-то напомнил Финн о «Властелине колец».
— Что это за язык? — спросила она, не скрывая восхищения.
— Язык короля бриттов Пендрагона и рыцарей Круглого стола, короля Артура, Тристана и Изольды.
— Корнуоллский?
— Да, корнуоллский, как и я сам, — подтвердил герцог и протянул Финн руку. — Будем считать, что мой маленький обман прощен?
— Да, ваша светлость, — откликнулась Финн, отвечая на рукопожатие.
— Просто Билли, пожалуйста. Вашей светлостью меня величает только Талкинхорн и моя двоюродная бабка Елизавета.
— Двоюродная бабка Елизавета? — недоверчиво переспросила Финн.
— Королева, — пояснил Билли.
— Шутите?
— Нет, к сожалению. Я — один из отпрысков многочисленного выводка Виктории и Альберта. И постоянный источник разочарования для родни. Они все считают, что мне следовало добиться большего. А я даже в поло не играю.
— Какой ужас!
Герцог помахал левой рукой:
— Я, видите ли, левша. А левшам не разрешают играть в поло, за исключением, конечно, кузена Чарльза.
— Принца?
— Его самого, — хихикнул Билли. — Кстати, управлять пассажирскими самолетами нам тоже нельзя.
— Надо же. Никогда об этом не задумывалась.
— Мы самое большое меньшинство в мире. И самое угнетаемое, если не считать Билла Гейтса. Он тоже левша.
— И Билл Клинтон.
— Точно. И Джордж Буш-старший.
— И Микеланджело, — подсказала Финн.
— И Леонардо да Винчи.
— И Курт Кобейн.
— Кто?
— Музыкант, — объяснила Финн. — Он уже умер.
— И бабушка Елизавета.
— Правда? А я и не знала.
— И королева Виктория тоже. И кузен Уильям. Это передается с генами.
— Ну хватит, — засмеялась Финн. — А то мы никогда не остановимся.
— Хватит, — согласился Билли и взглянул на часы, стальные и массивные, как у водолазов, совсем не похожие на золотую финтифлюшку Ронни. — Уже два часа. Сэр Джеймс, наверное, ждет нас. Вы допили кофе?
Финн кивнула и встала. Они прошли по улице десяток метров и остановились перед узкой дверью дома номер сорок семь.
— А что за странные обстоятельства вы упомянули? — поинтересовалась Финн, поднимаясь по узкой лестнице.
— Я и сам толком не знаю. Талкинхорн говорил со мной довольно уклончиво.
Они добрались до второго этажа и свернули в коридор. В офис Талкинхорна вела первая дверь справа. Билли распахнул ее и пропустил Финн вперед. Если письмо адвоката напомнило Финн о временах Диккенса, то его контора оказалась идеально сохранившимся образцом интерьера Эдвардианской эпохи.[7]
Она состояла из трех комнат: слева — библиотека с книжными полками вдоль стен, справа — комната для заседаний, а посредине — кабинет. Приемной с секретаршей здесь не имелось. Между двумя выходящими на Грейт-Рассел-стрит окнами стоял большой дубовый стол с верхом, затянутым бордовой кожей. На стенах висели раскрашенные от руки гравюры со сценами лисьей охоты.
Широкие доски пола прикрывал старый, тонкий ковер. В кирпичном камине дрожало холодное электрическое пламя. Стены были наполовину скрыты темными панелями из какого-то экзотического дерева: то ли черного ореха, то ли бразильской вишни. У стола стоял старомодный стул, обитый той же темно-красной кожей, что и столешница. На самом столе располагались антикварный письменный прибор на массивной плите из оникса, старая лампа с зеленым абажуром, подставка для трубок и голубая фаянсовая банка для табака с медной крышкой, на которой были изображены индеец в головном уборе из перьев и какой-то герб с переплетенными буквами.
Сидящий за столом человек в темном костюме и рубашке с высоким воротничком походил на персонажа из фильма о старинной жизни. Его лицо идеально соответствовало обстановке и тоже было эдвардианским: глубокие морщины и мешки под темно-серыми глазами, гладко выбритые, слегка обвислые щеки, тонкие бескровные губы и седеющие редкие волосы, откинутые с высокого, прорезанного морщинами лба, на котором привычно устроились очки в тяжелой роговой оправе.
