— Кто из нас сядет на руль? — обратился Билли к Хансону.
— Будем меняться, — улыбнулся тот в ответ.
— Ты помнишь ориентиры? — спросил Питер.
— Маленький медведь сзади, Сириус и большая собака — впереди.
— Вторая звезда по правому борту, и так до утра, — добавила Финн и, поднявшись на цыпочки, поцеловала высокого рыжеволосого человека в щеку.
Вода в пещере все прибывала, и из тоннеля до них донеслись первые мелодичные вздохи. Музыка старого Вильгельма.
Все уже карабкались в шлюпку, а Финн задержалась на каменном приступке.
— У нас было совсем мало времени, — вздохнула она.
— Времени никогда не хватает, дитя мое. Так уж устроен мир.
У нее по щекам покатились слезы.
— Жизнь вообще несправедливая штука, но все-таки она очень хороша, поэтому держись за нее покрепче.
Питер нежно поцеловал Финн, а потом улыбнулся.
— Передай моему племяннику, что он был совершенно прав насчет птицы. — Он прикоснулся к ее щеке. — Прощай.
— Прощай, — эхом отозвалась Финн, но Питер Богарт уже ушел.
Эпилог
В Амстердаме шел дождь — непрерывный серый дождь, настойчиво колотящий костлявыми пальцами по крышам и окнам. Дождь, который заставляет людей забиваться в бары и сидеть там в одиночку, пережевывая грустные мысли.
Финн и Билли стояли в «лавке чудес» Вильгельма Богарта — той самой, чью дверь великий Рембрандт скрыл за бархатной драпировкой. Той самой, что заставила их обогнуть полсвета.
Как и обещал Питер, дорога до Сандакана заняла четыре дня. Они высадились на северном побережье, на пару дней стали героями новостей, а потом все кончилось. Хансон, Эли и Максевени отправились в Джакарту искать работу — впрочем, без особой надежды, — а Финн и Билли вернулись в Амстердам, чтобы продать там дом Питера Богарта и хоть отчасти возместить Билли потерю яхты. Сейчас они ждали Дерлагена с документами. До сих пор даже между собой они ни словом не обмолвились о таинственном острове и спрятанных на нем сокровищах.
Билли кругами ходил по маленькой комнатке, брал в руки всякие диковинки и тут же клал их обратно. Рассеянно он снял с полки огромное кожистое яйцо, вероятно снесенное какой-то вымершей птицей, покрутил его и вернул на место. Финн, стоя у двери, молча наблюдала за ним и вспоминала бурные события последнего месяца.
— Знаешь, у меня была мечта, — вдруг признался Билли. — С того самого момента, как твой приятель из Института Курто… как его?
— Профессор Шнеегартен, — подсказала Финн.
— Да, он самый, Шнеегартен…
Он взял со стола большую банку с мумифицированной головой и внимательно посмотрел внутрь.
— Мечта, — напомнила Финн.
— Да, мечта. С тех самых пор, как Шнеегартен снял фальшивый холст и под ним оказался настоящий Рембрандт, я стал мечтать о том, как мы найдем сокровища старого Вильгельма, купим на них какое-нибудь крепкое спасательное судно и будем плавать на нем по всем морям, искать затонувшие суда, старинные дублоны и приключения. Я даже название уже придумал! Назовем себя искателями сокровищ и будем снимать документальный фильм о своих путешествиях. А в спонсоры возьмем американских производителей гоночных автомобилей. И каких-нибудь французских виноделов, чтобы иметь постоянный запас вина. Ну, можно еще рекламировать гели для волос или зубную пасту. Обязательно купим попугая и назовем его Капитан Флинт. Сам Джонни Депп будет умолять нас взять его на рыбалку.
— Идея с гелем для волос мне нравится, — засмеялась Финн. — А о попугае забудь — они ужасные грязнули.
— Такая была чудесная мечта, — вздохнул Билли.
Финн медленно обвела глазами комнату и о чем-то задумалась.
— Он ведь дважды это повторил, — наконец сказала она.
— Что?
— Там, на острове… Ты сказал, что это как мальтийский сокол, только настоящий. А потом, когда мы уже отчаливали, он сказал мне: «Передай моему племяннику, что он был прав насчет птицы».
— Я не понимаю.
— Ну помнишь, в «Мальтийском соколе» они все гоняются за фигуркой птицы и считают, что она то ли из золота, то ли из бриллиантов и только сверху покрашена чем-то для маскировки. И ради нее они готовы на все, и дело доходит даже до убийства, а потом выясняется, что это фальшивка. Тот толстяк начинает скоблить статуэтку перочинным ножом, и внизу оказывается простой свинец.
— Сидни Гринстрит. Это он играет толстяка, Каспара Гутмана.
— А ты сказал, что сокровища в пещере — это как мальтийский сокол, только настоящий.
— Я все равно не понимаю, — покачал головой Билли. — Не ходи кругами, говори прямо.
— Да не кругами. Понимаешь, не кругами, а слоями! — Голос Финн звенел от возбуждения. — Вот так и настоящий Рембрандт был спрятан под слоем Рембрандта фальшивого.
И тут Билли понял. Затаив дыхание, он обвел глазами украшенные лепниной потолок и стены. Лианы, птицы, удивительные звери, большие и маленькие.
— Джунгли, — прошептал он.
— Сокровище, спрятанное в джунглях! — подхватила Финн. — Он ведь нам говорил. Он сказал, что у нас остался дом в Амстердаме и «лавка чудес» и что этого хватит на всех.
Она нашла на столе старинный морской кортик, возможно принадлежавший самому Вильгельму ван Богарту, выхватила его из ножен и воткнула узкое лезвие в гипсовый орнамент на стене. На пол посыпалась штукатурка. Финн отковырнула кусок лепнины, и белая щель вдруг сверкнула рубиновым блеском.
Она продолжала осторожно соскребать гипс, и скоро ей на ладонь упал кроваво-красный камень размером с яйцо дрозда. Должно быть, он стоил целое состояние, и таких камней здесь были сотни, а может, и тысячи. Финн аккуратно расчистила лезвием шестидюймовый квадратик между лепниной, и ей на лицо упал золотой отблеск.
— Так вот что скрывал Рембрандт! — потрясенно прошептала она. — Вся эта комната — настоящий клад!
Она продолжала работать ножом, и шесть квадратных дюймов чистого золота превратились в квадратный фут. Издалека до них донеслось дребезжание дверного звонка.
— Это, наверное, Дерлаген.
— Я отошлю его прочь, — усмехнулся Билли. — Скажу, что мы затеяли небольшой ремонт. — Он вдруг замер в дверном проеме. — А интересно, сколько сейчас времени в Джакарте?
