склонено к нему, глаза смотрели внимательно и настороженно.
– Ты меня не подведешь? – спросила она.
– Если ты сделаешь, что обещала. Если такое вообще возможно.
– Все возможно, – она отпустила его руку и двинулась к очагу.
– Где моя одежда?
– Сохнет. Женщины ее постирали.
***
Гедда. Он вспомнил, как увидел ее на берегу, там, где он строил для нее лодку, за которую Мегинбьерн обещал хорошо заплатить, и тогда он наконец-то сможет жениться на Уне. Тогда у него будет достаточно денег, и ее родители не будут против.
Он заметил, как Гедда пришла, села на мшистый камень и смотрела, как он отесывает бревна. Брунольв старался ее не замечать, но все равно видел – тканая юбка, шаль, закрепленная булавкой. Он и сейчас помнил, что на юбке был клетчатый узор, сотканный из двух разных нитей: одна темно-коричневая, другая более светлая, в цвет ее волос. Он знал, что она разглядывает его – от головы со стянутыми в хвост волосами до коротких сапог из коровьей кожи. Он решил молчать. Не стоит разговаривать с женой Мегинбьерна без необходимости. Даже если ее волосы похожи на мед, который так любит его мать. Пусть смотрит. Он знал, что никогда не был красавцем. Мать с детства считала его неуклюжим за чуть косолапую походку и плотное тело. Он обижался, но не показывал виду. Не стоит огорчать мать по пустякам. Ей достаточно сурового, неразговорчивого мужа. Худого и жилистого, с обветренным лицом. Словно от постоянной работы на берегу ветер от реки прочертил на его лице бороздки, как на скале. Брунольв мало походил на своего отца, он был сыном своей матери. Молчаливый, осторожный и мягкий. Он не был воином, как Мегинбьерн, и осознавал, что вряд ли его внешность или слава героя сражений заставила Гедду пристально разглядывать его. Поэтому он просто молчал и ждал, что же будет дальше. Она заговорила первой:
– Кто стирает твою одежду?
– Моя мать, – он выпрямился и посмотрел на нее, стараясь скрыть раздражение.
Брунольв знал, что сейчас она примется его дразнить, как это часто делали подруги его матери, когда наведывались к ним в дом. Это превратилось во что-то вроде игры – его затянувшаяся женитьба.
Он хотел дать Уне все. А значит, стоило построить много лодок. И Уна готова ждать. Целовать его у хлева и ждать. Она так ему сказала: «Я подожду, пока звон монет не услышат в большом доме Мегинбьерна. Без этого отец меня не отдаст. Моя мать сводит его с ума, он водит ее в поле, я видела. Она опять на сносях».
– Говорят, ни одна женщина в деревне не согласилась на это, – с лукавой усмешкой сказала Гедда.
– Говорят, твоему мужу стирает вдова кузнеца Ульриха, – Брунольв вонзил топор в бревно и скрестил руки на груди.
– Я знаю. Она его любит, – Гедда смотрела на него спокойно. Казалось, что слова Брунольва нисколько не задели ее.
– А ты?
Она будто не услышала его вопрос. Встала с камня и подошла ближе, погладила тонкими пальцами струганые доски.
– Он бы женился на ней, но она уже немолода, а он хочет сына.
– А чего хочешь ты?
– Не знаю. Раньше я любила играть с братьями. Теперь уже нет. У меня много братьев, поэтому Мегинбьерн меня захотел. А прямо сейчас мне нравится смотреть на тебя, корабельщик, – Гедда, не отрываясь, смотрела в его лицо.
– Это просто лодка, – Брунольв выдернул топор из бревна и отвернулся. Ему не нравилось, что молодая жена Мегинбьерна стоит так близко. Если кто-то увидит их вместе, разговоры дойдут до большого дома, и кто знает, чем это может закончиться.
– Может быть, однажды ты построишь корабль, корабельщик? Мой отец рассказывал мне про корабли. Они больше твоей лодки, там есть парус, с ним корабль бежит быстрее. И на нем сидит много гребцов. Мой отец их видел.
– Если ты хочешь получить свою лодку, тебе лучше пойти домой, – Брунольв вернулся к работе.
– Я могу прийти завтра? – в голосе ее слышалась робкая надежда.
– Лучше бы ты стирала одежду Мегинбьерна, – не оборачиваясь, ответил Брунольв.
Гедда развернулась и пошла прочь так стремительно, что он услышал, как звякнули на талии ключи от кладовых ее нового дома.
***
Над лодкой для молодой жены Мегинбьерна Брунольв работал всю весну. Лодка получилась легкая, гибкая, как рыба, под стать своей будущей владелице. Но она так и не попробовала воды, не окунула в реку свое брюхо, речные волны не приласкали ее круглые бока. Видно, такова была ее судьба – остаться на берегу, чтобы все в деревне видели: Мегинбьерн ничего не прощает и не позволит никому забыть о силе своего гнева. Покуда лодка Гедды будет гнить на берегу, среди растянутых для просушки сетей, каждый житель деревни будет помнить о том, что не стоит вставать поперек пути этого старого, но все еще мощного медведя. Его рука сильна, как могучая лапа. И пусть никого не обманывает его медлительность, он все еще способен атаковать. Брунольв знал об этом. Он узнал об этом в тот день, когда хотел в первый раз напоить лодку водой, но Мегинбьерн напоил ее кровью.
***
Лодка Гедды была из липы. Но чтобы построить корабль, о котором просила Хельга, нужно найти ясень – вечное дерево Иггдрасиль, которое соединяет миры. Нужно найти то, что будет с длинным гладким стволом, с высокой кроной, то, что выросло на открытом месте и крепло, год от года вытягиваясь к солнцу. Только такое дерево может стать килем. Тогда корабль побежит легко, и вода будет крепко и мягко удерживать его на своих ладонях. Брунольв долго блуждал по лесу, неся за спиной мешок, в который Хельга положила хлеб и мед. Собираясь в дорогу, Брунольв попросил ее об этом.
– Пусть душа дерева выйдет наружу, – сказал он, – поест хлеба и меда. Тогда дереву не будет больно. И еще мне нужен провожатый.
Брунольв совсем не помнил, как оказался в этой деревне, ставшей его новым домом. После того как Хельга нашла его в лесу, он очнулся в ее доме и ни разу не выходил из него. Сердце щемило от смутной догадки о том месте, где он очутился. Он перебирал в мыслях имя хозяйки дома, корабль, который ей так нужен, истории, которые рассказывала на ночь его мать, когда он сам еще был маленький и со смешанным чувством любопытства и страха слушал ее, вдыхая слабый запах, идущий от реки. Но он гнал от себя эти мысли, хотя и боялся того, что
