в хотон скот и вернулись в юрту. Перебивая друг друга, они стали рассказывать Майе новость: к Харатаеву, отцу Майи, пожаловали важные гости из Намского улуса Якутского округа — сам голова улуса старик Яковлев и его сын.
Майя громко засмеялась:
— Из Намского? Хорошо, что не из Сунтарского!.. — и почему-то покосилась на Феклу.
II
Дотошная Фекла пристально посмотрела на Майю. Та покраснела.
— А вот и не выйду замуж! — выпалила она.
— Сейчас мы узнаем, — сказала Фекла и попросила подать ей жгутики из сухожильной нитки и блюдце с теплой водой.
Девушки налили в блюдце теплей воды и поставили на стол. Фекла что-то пошептала и опустила жгутики в воду. Дрова в камельке горели жарко, и лицо у Феклы раскраснелось, покрылось бисеринками пота. Она быстро задвигала блюдце, приглядываясь к жгутикам. Девушки сбились в кучу, не сводя глаз со жгутиков и плескающейся в блюдце воды. Им не терпелось узнать о судьбе Майи.
Жгутики, намокнув в теплой воде, начали раскручиваться, извиваясь. Один жгутик как бы изображал Майю, второй — жениха. Но который из них — Майя, а который — жених, это знала только Фекла.
Первым задвигался жгутик, лежащий справа.
— Кто это, жених? — спросили у Феклы.
— Жених, подружки, жених. Разве не видите?
— Ух, как выгибается, видать бойкий малый… Смотрите, к Майе приближается…
— Майя отодвинулась… еще отодвинулась… Тоже отказалась?.. Ну. Майя, быть тебе в старых девах… А парень-то какой, не отстает… Молодец!..
Девушки шумели, смеялись.
— Жених не шевелится. Фекла, что с ним?.. Майя подходит к нему… Ой, чудеса!..
Майя, не отрывая глаз от блюдца, проронила:
— Нужен он мне, как…
Жгутик, лежащий справа, опять задвигался, приближаясь к левому.
— Смотрите, сходятся!.. — Фекла подвигала блюдце.
В это время в юрту вошла Ульяна. Девушки заслонили свет, падающий от камелька, потому мать не увидела дочку.
— Вы не видели Майю?
— Я здесь, мама. — отозвалась Майя.
— Ты что здесь делаешь? Сейчас же иди домой.
— Иду, мама. Кто к нам приехал — гости, ночлежники?
— Придешь — сама увидишь.
Майя пригладила волосы у висков и, перекинув косу вперед, заплела распустившийся конец. Она глазами попрощалась с девушками и вышла вслед за матерью.
Как только хозяйки вышли, батрачки опять склонились над блюдцем. Жгутики совсем раскрутились.
— Что это значит? — спросили у Феклы.
— Не знаю. Хозяйка пришла и помешала увидеть, чем кончится дело.
Одна из девушек перевернула кочергой обгоревшие головешки и подбросила дров. В юрте стало светлее.
— Давай-ка еще повторим…
Майя вошла в комнату и увидела гостей. На скамейке сидел юноша лет двадцати. Ей бросились в глаза его большие отвислые губы и длинные раскосмаченные волосы, похожие на медвежью шерсть. Лицо у парня было широкое и какое-то тупое. Радом сидел старик, его отец. Глаза его буравчиками просверлили Майю, пухлая, холеная рука погладила побуревшую бороду.
Как только Майя переступила порог, на лице парня заиграла глупая улыбка. Хозяева накрыли стол и стали угощать приезжих.
Майя сидела за столом и наблюдала за молодым человеком. Тот, слушая разговор стариков, вдруг начинал беспричинно смеяться, отчего его отвислые губы еще больше оттопыривались. Он почти не сводил с Майи своих узких раскосых глаз. Порой парень, будто хотел что-то сказать Майе, смешно выпячивал губы.
«Видать, совсем глуп», — думала Майя. Она с трудом сдержала себя — не расхохотаться бы.
Харатаев и Яковлев, обильно заедая водку, заговорили о государственных преступниках, политических ссыльных. С каждым годом их становится все больше и больше. Жизнь улусных голов становится хлопотной. Несколько лет тому назад на востоке, в Ботурусском улусе, княжец Сидоров со своим родственником Абрамовым прикончил политссыльного Петра Алексеева.
— Вначале, когда преступник исчез, думали — он обежал. А потом его сотоварищи по ссылке потребовали от властей следствия. Подозрение пало на Сидорова и Абрамова. Когда их прижали, они признались в убийстве. Весной, как сошел снег, обнаружили труп, — рассказывал Яковлев-старший.
— Грех-то какой! — Харатаев перекрестился. — И чем же кончилось дело?
— Голову Ботурусского улуса господина Оросина и выборного Романа Большакова отстранили от должностей.
— Напасть-то какая, — сокрушался Харатаев. — Вот повадились привозить их в наши улусы, как будто нет других мест.
Беседа и угощение продолжались до полуночи. Гостям постелили в средней комнате.
Майя, наслушавшись рассказов о ссыльных, вспомнила о своем учителе Аркадии Романовиче Эхове: «Где он теперь? В какой улус загнала его судьба? Жив ли?..»
Утром гости не спешили вставать. Харатаев тоже встал поздно и не поехал на службу.
Утром опять сели за стол. Майя посидела немного со всеми и ушла к себе.
Харатаеву не понравился сын Яковлева, но он все же был склонен к тому, чтобы выдать за него Майю: единственный сын у родителей, богат, отец — улусный готова.
А Ульяна сидела и мысленно молила бога, чтоб и на этот раз дочь отказала жениху.
Следуя обычаю, отец и мать невесты вошли к дочери и объявили, что приехавший молодой человек хочет жениться. Согласна ли она выйти за него?
Яковлевы, отец и сын, остались в комнате вдвоем.
— Ну как, сын мой, понравилась невеста? — спросил Яковлев-старший. Яковлвев-младший глупо улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы. — Ну, чего молчишь? — зашипел старик.
— Да, нравится.
Старик не допускал и мысли, что девушка решится отказать его сыну. Наоборот, он боялся: сыну не понравится невеста, и тот заартачится. Услышав мнение сына, он подумал: «Ну слава богу, сыграем свадьбу и — делу конец».
Семен Иванович и Ульяна вышли из комнаты дочери не скоро. Вид у хозяина был расстроенный, он старался не смотреть на отца жениха. Старик Яковлев догадался, что невеста отказала, но продолжал сидеть не двигаясь и, гордо подняв голову, ждал, что скажет Харатаев.
— Ну, что сказала ваша дочь? — спросил он наконец.
— Она не согласна… — выдавил из себя Семен Иванович.
Яковлев вскочил с орона[10], лицо его побагровело. Все еще не веря своим ушам, он переспросил:
— Как — не согласна?..
О, с какой бы радостью Семен Иванович сообщил о согласии дочери! Но пришлось ему только разочарованно развести руками.
— Я и моя жена хотели бы с вами породниться, но… — У него чуть не вырвалось, что дочь назвала жениха лягушкой.
Яковлев начал быстро одеваться. Сын продолжал сидеть, вертя большой продолговатой головой.
Отец, застегивая шубу, крикнул:
— Одевайся, Федорка, поехали домой!..
Харатаев попытался немного сгладить впечатление:
— Не надо обижаться. Ведь такое нередко бывает. Девушки — народ капризный.
Яковлев, задыхаясь от гнева, посмотрел на него налившимися кровью глазами:
— Во всем улусе нет такой почтенной семьи, как наша. И лучшего жениха не сыскать. А
