Потом сделала небрежное подобие реверанса и шагнула было к двери, однако тут же полуобернулась к Араго и бросила:
– По воскресеньям я устраиваю небольшие приемы. Буду рада видеть вас у себя, господин Араго. Я живу почти напротив площади Вогезов. Серый особняк в ампас Вьё Пюи, в тупике Старого Колодца[21]. Милости прошу. Прощайте, господа.
Господа ответили разноголосым любезным мычанием.
Араго промолчал, только на миг сильно, до боли стиснул зубы.
Серый особняк в тупике Старого Колодца, почти напротив площади Вогезов… Какое пугающее совпадение!
Несколько мгновений с лестницы доносился скрип ступенек, потом он затих, что означало: графиня и Ролло уже внизу. Переглянувшись, Вальмонтан и Конкомбр кинулись к окнам да так и прилипли к ним.
Араго стоял неподвижно.
Решится ли он переступить порог особняка в тупике Старого Колодца, не вспоминая того ужаса, который некогда испытал в погребе этого дома?
– Нет, вы только поглядите на нашего Ролло! – ворвался в его мысли возбужденный визг тщедушного и плешивого Конкомбра, который относился к плечистому красавчику репортеру с почтительной и восхищенной завистью.
– Похоже, он немало преуспеет в высшем обществе! – ревниво просвистел сквозь зубы Вальмонтан.
– Высшее общество в наше время в тупике Старого Колодца уже не селится, как и вообще близ площади Вогезов! Он потерял былую популярность! – отрезал Конкомбр, который был дотошен до занудства во всем, от своих гроссбухов до всевозможных тонкостей comme il faut[22], и оглянулся на Араго: – А мне-то казалось, эта красавица строит глазки вам, мсье редактор!
– Мне тоже так казалось, – ухмыльнулся тот, снимая с вешалки свои редингот[23] и цилиндр.
– Смотрите, смотрите! – причитал Вальмонтан. – Появляется фиакр, Ролло подсаживает графиню… она протягивает ему руку через окно, он целует… целует ей руку! Ну и ну! Она ему что-то говорит и улыбается, ах, как она улыбается! Фиакр уехал, а Ролло стоит как дурак посреди мостовой!
– Поскольку мне не нравятся дураки, я уйду через черный ход, – заявил Араго, торопливо надевая редингот, необходимый в этом холодном мае, и беря трость. – Вальмонтан, сегодня вы запираете редакцию. Не забудьте погасить огонь в камине.
Араго, отвесив общий поклон, выскользнул в дверь, ведущую на лестницу для слуг.
Спустившись и открыв дверь во двор, он огляделся, не обнаружил ничего подозрительного и, зажав под мышкой трость, вынул из-под борта сюртука заветный листок. Когда Араго взглянул на него еще наверху, в редакции, в первый раз, то решил, что ему померещилось. Ну не может этого быть, не может!.. Теперь вышло, что не померещилось.
Письмо и в самом деле оказалось написано по-русски. Не слишком грамотно, со множеством ошибок, но по-русски! Начиналось оно с обращения к некоему господину гусару Д., и от этих слов у Араго перехватило дыхание.
Эти слова – «гусар Д.» – много значили для него. Очень много! Но откуда, черт возьми, откуда они были известны Лукавому Взору?!
* * *
Он не мог оторвать настороженный взгляд от странного послания, а потому не обратил внимания на молодую женщину в сером платье и сером капоре, принакрытом, несмотря на прохладный день, всего лишь канзу такого же цвета[24].
Женщина появилась в подворотне, несколько мгновений смотрела на замершего в недоумении главного «бульвардье», на дрожащий в его руке листок, а потом, легонько вздохнув, исчезла.
На улице Мартир она прижалась к стене, чтобы умерить биение сердца.
Араго ее не заметил. А если бы даже заметил, то не узнал бы. Уж сколько раз она сталкивалась с ним лицом к лицу, иногда случайно, иногда нарочно – и все напрасно! Конечно, Араго не мог вспомнить ее, они слишком уж давно не виделись, да и слишком уж она с тех пор изменилась, однако просто взглянуть с интересом, улыбнуться, как-то показать, что незнакомка его привлекает… Нет! Скользнет глазами рассеянно, а то и вовсе пройдет мимо не глядя.
Молодая женщина устало вздохнула. Эта давняя, эта безнадежная любовь настолько ее измучила, что иной раз она чувствовала себя узницей, приговоренной к пожизненному заключению. И все же не могла сбросить эти чудесные путы. Да и не хотела.
Не хотела, вот в чем беда… Вот в чем счастье!
Она так глубоко задумалась о прошлом, что не сразу очнулась, услышав совсем близко торопливые, четкие мужские шаги.
Араго!
Ох нет, сейчас с ним никак нельзя столкнуться! На днях им предстоит встреча, и на той встрече он не должен ее узнать. Ни в коем случае! Слишком многое поставлено на карту!
Она нагнулась, сделав вид, будто поправляет расстегнувшийся башмачок, и не разгибалась до тех пор, пока Араго не прошел мимо и шаги его не стихли за поворотом.
Наконец молодая женщина выпрямилась и неспешно пошла в сторону бульваров, не без гордости размышляя, что выполнила очень немалую часть сложной задачи, которую поставила себе в своей одинокой войне – в той самой, которую она ведет против множества врагов. Араго получил ее письмо, прочитал – и, без сомнения, сейчас кликнет фиакр и поедет туда, куда должен поехать. Он не раз будет менять экипажи, на всякий случай запутывая следы, и в конце концов подойдет к дому на фобур Сент-Оноре, предместье Святого Гонория, пешком, уже в темноте, скрытно, не с парадного крыльца, а через укромную калитку в ограде… И тот старый, высокомерный, дерзкий упрямец, к которому Араго сейчас направился, должен будет поверить письму, должен будет послушаться, несмотря на то, что считает себя неуязвимым. То-то взъярятся враги, которых она ненавидит и к которым подобралась так близко, как только могла, – то-то взъярятся враги, когда дерзкий старик улизнет от них!
До чего же ловко она придумала, что решила передать свое послание через Араго… Отправить по почте было бы неосторожно: письмо могло вообще пропасть, такое случалось, и во Франции только ленивый не бранил нерадивых почтальонов! Если же она сама пойдет к этому старому упрямцу, чтобы все рассказать, он, возможно, и поверит, но уже не выпустит ее. С него станется и под замок посадить! Ну да, он хочет спасти ей жизнь…
Но выйдет так, что это она спасет ему жизнь. А главное, хотя бы на время избавится от его хлопот и забот, которые ей только мешают.