нихъ сносная постель, хорошо выпеченный хлѣбъ и полная порція мяса во щахъ и масла въ кашѣ,—то это еще не значитъ, что и вся тюрьма пользуется тѣмъ же, и что— тюремная администрація совершенно отказалась отъ мысли смотрѣть на цейхгаузъ и кухню, какъ на доходныя статьи.
Напротивъ, чѣмъ новѣе на «аристократѣ» куртка, чѣмъ крѣпче и чище на немъ бѣлье, чѣмъ обильнѣе и питательнѣе обѣды, тѣмъ хуже положеніе во всѣхъ отношеніяхъ тюремной «демократіи».
Тюремная администрація, удовлетворяя, по возможности, потребности аристократовъ, тѣмъ самымъ, какъ бы, подкупаетъ элементы, способные къ протесту, и всею тяжестью режима и «экономическихъ сбереженій» обрушивается на остальную массу.
Поэтому тюрьма, гдѣ царятъ аристократы, самая несчастная тюрьма. Тутъ остальная масса заключенныхъ подпадаетъ подъ двойной гнетъ. Съ одной стороны ее давитъ тюремная администрація, а съ другой аристократія.
Повторяется тоже, что и въ жизни народовъ. Аристократія и правительство въ извѣстную эпоху жизни государства заключаютъ между собой союзъ и затѣмъ съ двухъ сторонъ налегаютъ всею тяжестью на демократію, стѣсняя и обирая ее до послѣдней степени возможнаго.
Въ тюрьмѣ эти черты особенно ярко вырисовываются, такъ какъ типы тамъ болѣе просты, непосредственны, а слѣдовательно и не сдержанны въ своихъ проявленіяхъ.
Какой нибудь Гришка Соловей и его братія стоятъ предъ вами во весь ростъ. Они пользуются репутаціей грозы начальства, постоянно готовы поддержать свой престижъ въ этомъ направленіи, но въ тоже время, что называется, дружатъ съ тѣмъ же начальствомъ и оказываютъ ему различныя услуги, въ смыслѣ моральнаго воздѣйствія на остальную массу заключенныхъ.
Правда, до шпіонства они рѣдко опускаются. Это было бы не совмѣстимо съ ихъ положеніемъ. Но на шпіонство и наушничество со стороны отдѣльныхъ единицъ изъ среды тюремной демократіи смотрятъ сквозь пальцы, такъ сказать, мирятся съ этими явленіями и даже часто сочувствуютъ имъ, если они не задѣваютъ интересовъ самой аристократической группы.
Собственно, этимъ и объясняется процвѣтаніе въ тюрьмахъ (среди уголовныхъ) шпіонства и наушничества. И то и другое находится подъ негласнымъ покровительствомъ арестантской головки.
Не будь этого, шпіоны и наушники не могли бы существовать въ тюрьмахъ. Это самое неудобное мѣсто для нихъ,
Тутъ, во первыхъ, всякій шагъ на виду у всѣхъ, а, во вторыхъ, укрыться некуда. Шпіонъ поневолѣ находится въ одномъ помѣщеніи, спитъ на однихъ нарахъ съ тѣми, за кѣмъ шпіонитъ, на кого наушничаетъ. Онъ беззащитенъ и безпомощенъ. Время, когда послѣ вечерней повѣрки камера запирается, и вплоть до утренней повѣрки, вполнѣ въ распоряженіи его враговъ, а самъ онъ въ ихъ полной власти.
Тюремная стража тамъ, гдѣ то за стѣной, а онъ тутъ, среди тѣхъ, которымъ онъ вредитъ ежедневно. Каждую минуту на его голову могутъ накинуть халатъ или соломенный тюфякъ и… затѣмъ, на утро изъ камеры вынесутъ трупъ шпіона.
Это иногда и бываетъ, но рѣдко и именно только въ тѣхъ случаяхъ, когда шпіонъ пойдетъ противъ группы аристократовъ: вредитъ ихъ майданщику, донесетъ о подготовленіяхъ къ побѣгу или обнаружитъ какое нибудь производство, вродѣ выдѣлки фальшивыхъ монетъ и пр.
Тогда со шпіономъ расправляются, и тотчасъ же, потому что съ самого начала его шпіонской карьеры знаетъ объ этомъ вся тюрьма.
И не будь молчаливаго потворства со стороны аристократіи, карьера всякаго тюремнаго шпіона пресѣкалась бы въ самомъ началѣ.
Опять-таки тутъ повторяется тоже, что и за стѣнами тюрьмы на волѣ. Шпіоны опираются, собственно, не на полицію и не на правительство, которому они непосредственно служатъ, а на привиллегированные классы, которые своимъ молчаливымъ сочувствіемъ создаютъ шпіонажу вмѣстѣ и оплотъ и удобную обстановку.
Жизнь шпіона, конечно, и при такихъ условіяхъ не сладка, но все же создается возможность существованія.
Ни въ обществѣ вообще, ни въ тюрьмѣ въ частности шпіонъ не могъ бы существовать, если бы его не прикрывали собой, такъ называемые, высшіе классы и ихъ интересы.
Поэтому количество шпіоновъ есть лучшая (въ смыслѣ вѣрности) характеристика существующихъ въ странѣ или въ городѣ общественныхъ отношеній.
Много шпіоновъ — значитъ, господствующіе классы находятся въ сильнѣйшемъ антагонизмѣ съ остальной массой населенія. И, наоборотъ, мало шпіоновъ и вообще шпіонство мало развито — значитъ, антагонизмъ классовъ населенія сглаживается.
Въ Новой Зеландіи, вѣроятно, нѣтъ ни одного шпіона. А количество нашихъ россійскихъ шпіоновъ, — и оффиціальныхъ и добровольцевъ, — такъ велико, что имъ, вѣроятно, можно засѣлить всю Новую Зеландію, и густо заселить.
Но возвратимся къ тюремнымъ шпіонамъ.
Находясь подъ негласнымъ покровительствомъ тюремной «аристократіи», они чутьемъ угадываютъ свою зависимость отъ этой арестантской головки и прежде всего стараются заискивать у нея. А само заискиваніе опять-таки сводится ни къ чему иному, какъ къ чисто шпіонскимъ и наушническимъ услугамъ.
Шпіонъ, прежде всего, освѣдомляетъ обо всемъ тюремную головку, а потомъ уже, нащупавъ тутъ почву, идетъ или не идетъ къ тюремному начальству, смотря потому, какъ отнеслась къ факту аристократія тюрьмы.
Безъ этой предосторожности онъ на каждомъ шагу рисковалъ бы своей головой
Значитъ, тюремная уголовная аристократія, не только потворствуетъ шпіонамъ, но косвенно и санкціонируетъ ихъ существованіе, молчаливо принимая на себя контроль за ними.
Связь, какъ видите, и всесторонняя и весьма прозрачная.
Тѣмъ не менѣе темная масса тюремной демократіи не видитъ этой связи своихъ аристократовъ съ шпіонажемъ.
Въ ея глазахъ аристократъ и шпіонъ такъ далеки другъ отъ друга, что какое-либо сближеніе ихъ было бы прямымъ оскорбленіемъ для аристократа.
Тюремный аристократъ опять-таки и въ данномъ случаѣ стоитъ на той же позиціи, на какой утвердилась и вся аристократія земного шара. Шпіонство она считаетъ позорнымъ ремесломъ, шпіоновъ презираетъ, близостью къ нимъ гнушается, — но… въ то же время культивируетъ шпіонажъ и насаждаетъ шпіоновъ, какъ необходимое въ повседневной жизни растеніе.
Позиція и удобная и необходимая, чтобы сохранить всю силу моральнаго вліянія на темныя массы, не видящія, какъ и вездѣ, дальше своего носа.
И вліяніе тюремныхъ аристократовъ на подвластную имъ демократію сохраняется. О какой-либо враждебности отношеній со стороны послѣднихъ къ первымъ не можетъ быть и рѣчи, если не брать частныхъ случаевъ, когда враждебность вызывается чисто индивидуальными непріятными чертами отдѣльныхъ «аристократовъ».
• Сама же аристократія, несмотря на явное соглашеніе съ тюремной администраціей и покровительство, оказываемое ею шпіонажу, остается на высотѣ почитаемой группы, которой по праву принадлежитъ руководящая роль.
Этому отчасти способствуетъ и то, что въ лицѣ аристократа по крови совмѣщается и аристократъ по уму, или, по крайней мѣрѣ, по практической опытности и юридическимъ познаніямъ въ области уголовнаго права.
Каждый аристократъ обычно имѣетъ за собой достаточно длинный рядъ судимостей и тюремныхъ скитаній. Отчасти на собственной шкурѣ, а отчасти со словъ другихъ онъ усваиваетъ и запоминаетъ всѣ тонкости уголовнаго законодательства и процессуальной волокиты, касающихся воровского и разбойнаго промысла
