ОТЪ АВТОРА
Насъ побуждаетъ взяться за эту работу назрѣвшее новое теченіе въ тѣхъ общественныхъ слояхъ, къ которымъ публика привыкла прикладывать шаблоны, построенные тысячи лѣтъ назадъ, и которые теперь явно разрушаются и становятся непригодными для опредѣленія дѣйствительно существующихъ отношеній между такъ называемыми лойяльными группами съ одной стороны и профессіональными ворами и грабителями съ другой. Когда то безсознательная и разрозненная масса, эти послѣдніе начинаютъ пробуждаться и пытаются внести сознательность въ свои отношенія къ остальнымъ общественнымъ группамъ. Во главѣ этого движенія пока, конечно, выступаютъ еще сравнительно немногіе единицы, но, тѣмъ не менѣе, вліяніе этихъ единицъ на остальную массу профессіональныхъ воровъ несомнѣнно. Они пользуются въ средѣ своихъ товарищей неоспоримымъ авторите томъ, часто граничащимъ съ полнымъ преклоненіемъ. Темная масса профессіональныхъ воровъ благоговѣйно внимаетъ каждому ихъ слову и готова слѣдовать за ними, когда и куда угодно. Между прочимъ, подъ вліяніемъ этихъ учителей жизни профессіональнаго воровства въ тюрьмахъ уголовные заключенные присоединялись къ политическимъ въ ихъ протестахъ и на ряду съ ними объявляли голодовки, обструкціи, предъявляли всевозможныя требованія.
На такія совмѣстныя выступленія уголовныхъ съ политическими принято смотрѣть, какъ на актъ солидарности съ существующими въ странѣ политическими партіями, при чемъ уголовнымъ отводится подчиненная роль массы, покорно слѣдующей за болѣе сознательными группами. Въ дѣйствительности это нѣсколько не такъ. Въ дѣйствительности выступленія уголовныхъ имѣютъ болѣе самостоятельный характеръ; самоопредѣленіе играетъ болѣе значительную роль, чѣмъ принято думать. Присоединяясь къ политическимъ партіямъ, они не перестаютъ бытъ профессіональными ворами; они не отрекаются отъ своей соціальной группы. Напротивъ, они мыслятъ эту группу, какъ самостоятельную политическую единицу. И разница (въ психологіи) между ними и политическими партіями та, что въ то время, какъ послѣднія ведутъ борьбу съ правительствомъ въ цѣляхъ измѣненія общественнаго строя, они мыслятъ себя врагами капитала и капитализма — и только. Отсюда — равнодушное отношеніе къ конституціямъ, игнорированіе борьбы за парламентаризмъ и даже презрительное отношеніе къ этого рода борьбѣ. Въ этомъ мѣстѣ, очевидно, ими перебрасывается мостъ къ анархизму, по которому нѣкоторые изъ нихъ и мечтаютъ перейти чрезъ пропасть безыдейности профессіональной психологіи на берега чисто анархисстской идеологіи.
Намъ остается только добавить къ этому, что мы ни въ коемъ случаѣ не претендуемъ на то, чтобы дать исчерпывающія данныя по этому вопросу. Нѣтъ, роль наша скромнѣе и проще. Мы хотимъ только обратить вниманіе общества на назрѣвающее въ его нѣдрахъ теченіе, въ надеждѣ, что нашъ скромный трудъ дастъ толчекъ этому, по нашему мнѣнію, чрезвычайно интересному и важному вопросу и привлечетъ къ нему болѣе солидныя научныя силы. Такимъ образомъ, въ конечномъ счетѣ, мы только ставимъ вопросъ, но ни въ коемъ случаѣ, не беремся за его разрѣшеніе въ ту или иную сторону, а также отказываемся и отъ роли критика назрѣвающаго теченія.
Авторъ
ГЛАВА I
— Воровъ много, а знающихъ (среди нихъ), что такое воръ — разъ-два и обчелся.
Такъ оцѣнивалъ свою корпорацію одинъ професіональный воръ лѣтъ 25 назадъ, когда я, что называется, босячилъ въ одномъ изъ поволжскихъ городовъ. И къ этому опредѣленію онъ добавлялъ:
— Не въ томъ бѣда, что онъ воръ, а въ томъ бѣда, что самъ себя не понимаетъ и отъ Своего собственнаго ремесла чурается… Уваженія нѣтъ къ себѣ.
— Но какое же можетъ быть уваженіе къ себѣ? — возражалъ я, — если человѣкъ чужими трудами живетъ…
— Чужими! — перебивалъ онъ меня. — Много ты понимаешь въ этомъ!..
— Да что же тутъ понимать! — въ свою очередь перебивалъ я. — Другіе работаютъ, наживаютъ, а ты придешь да готовенькое возмешь!…
— Балда ты, осиновая! — вскакивалъ онъ изъ подъ лодки, подъ которой мы прятались отъ солнца. — Работаютъ, наживаютъ! Гдѣ это ты видѣлъ, чтобы работой наживали?! — наступалъ онъ на меня. — Гдѣ, скажи! пословицу слышалъ: «отъ трудовъ праведныхъ не наживешь палатъ каменныхъ».. Вотъ этотъ давешній купецъ, у котораго ты работы просилъ, трудами онъ нажилъ два магазина, да три дома въ городѣ, да 5000 десятинъ земли въ уѣздѣ? трудами это все нажито? Вѣдь ежели ему рублевками дать весь его капиталъ, такъ онъ пересчитать его не успѣетъ за всю свою жизнь. А ты — трудами! Гдѣ это ты видѣлъ такую работу, что бы за нее тысячи тебѣ каждый день отваливали? Гдѣ?…
— Нигдѣ не видѣлъ, — спѣшилъ я согласиться. — Но что же изъ этого?
— А то, что онъ грабитъ, каждый день грабитъ, съ утра до вечера, — и уваженія къ себѣ не теряетъ. Поди ка, спроси его: «ваше грабительство, какъ вы о себѣ самомъ понимаете?» — Что онъ тебѣ на это отвѣтитъ?… Ну, чертова образина, говори что онъ тебѣ на это скажетъ! — наступалъ онъ на меня, не дождавшись отвѣта.
— Что скажетъ? Ничего не скажетъ… велитъ прикащикамъ шею накостылять.
— Ага! — удовлетворенно понижалъ тонъ мой оппонентъ. — Ничего не скажетъ и шею накостылять велитъ… Это ты правду сказалъ, въ самый разъ угадалъ, точка въ точку попалъ… На кой чертъ онъ станетъ съ тобой разговаривать, коли онъ на тебя, какъ на мразь на какую смотритъ, а о себѣ превыше всего думаетъ. А вѣдь ты «честнымъ трудомъ» живешь. Вонъ какой сундучище вчера пять кварталовъ тащилъ за гривенникъ… Лошади, такъ впору. А онъ этотъ самый гривенникъ, съ той же самой кухарки, — для которой ты «честно трудился», какъ самый глупый сивый меринъ, — въ единый моментъ сдеретъ. Она и глазомъ не мигнетъ, какъ гривенникъ изъ ея кармана въ его карманъ перескочитъ. Да она же ему въ поясъ кланяться будетъ, всякое ему уваженіе оказывать…
Я не возражалъ… «страха ради іудейска». Это былъ любимый конекъ моего собесѣдника, и возражать ему въ этомъ мѣстѣ его разсужденій было опасно. Онъ какъ то чрезвычайно быстро выходилъ изъ себя и бросался на оппонента, иногда съ ножемъ, который У него всегда былъ на готовѣ, за голенищемъ.
— Ты въ этомъ мѣстѣ «Яшку Профессора» не трошь, — говорилъ его закадычный другъ и пріятель «Ванька Коловоротъ», — потому — у него въ этомъ самомъ мѣстѣ душа не на мѣстѣ, и онъ зарѣзать можетъ, коли его растревожить.
Собственно за это «больное мѣсто» его и прозвали «профессоромъ». Во всякомъ мѣстѣ и во всякое время онъ готовъ былъ развивать свою теорію непорочности воровства и грабительства, рискуя каждый разъ участкомъ, въ особенности когда лекція читалась въ кабакѣ, предъ пьяной компаніей.
Собственно, вся его теорія исчерпывалась однимъ умозаключеніемъ: ежели купецъ-грабитель пользуется всеобщимъ уваженіемъ, то почему недостоинъ такого же и даже сугубаго уваженія, онъ, Яшка Профессоръ.
Претензія собственно на сугубое
