Когда б имел златые горы…
Результат был просто ошеломляющий! Ухо сначала задрожало, потом задергалось и начало сворачиваться, пытаясь прикрыться от потрясающе фальшивого пения Кузьмича. Но было уже поздно. Через несколько мгновений, словно поняв бесплодность своих попыток, ухо сдалось и просто завяло, свиснув со стены, как завядший лист.
– Ну, ты даешь, Кузьмич! – восхищенно воскликнул Тим. – Класс!
– Ага, – кивнула Катя. – Так фальшиво даже Тим не смог бы спеть.
Тим исподтишка показал ей кулак. Но Катя сделала вид, что ничего не заметила.
– Мне еще в детстве мама говорила, что от моего пения не только цветы, но даже уши вянут, – гордо заметил Кузьмич.
– И была сто раз права, – проговорил Кот, вынимая лапы из ушей.
Потом подумал и помотал головой:
– Нет, не сто раз. Тысячу.
– А давайте все-таки послушаем, почему Бартоломео пытался вызвать беса. И при чем здесь его учитель? – подал голос молчавший до того Гоша.
Бартоломео тяжело вздохнул и опустил глаза, словно собираясь с силами. Наконец, он поднял полные слез глаза и начал свой рассказ…
Оказывается, чародей Фаргус был недавно по чьему-то доносу схвачен и посажен в темницу. Жить ему оставалось совсем недолго. И помочь ему могло только чудо. Вот тогда-то Бартоломео и решился на отчаянный шаг: вызвать беса, чтобы тот сотворил это чудо и освободил его учителя.
– Эй, ты что?! – на этом месте рассказа внезапно прервал его Мартын. – Ты что, разве не знаешь, чем бы тебе за это пришлось потом заплатить?
– Знаю. Своей душой. А чем еще я мог помочь своему учителю? – пожал плечами Бартоломео.
– Отважно. Очень отважно, но очень глупо, – пробормотал Мартын.
– Наверное, ты очень любил своего учителя? – тихо спросила Катя у Бартоломео.
– Очень. Он был такой… такой… – попытался подобрать подходящие слова Бартоломео, но потом махнул рукой. – Просто он один решился идти против закона…
– Так, значит, он на самом деле был преступником? – решил уточнить Кот.
– Да, был, – с вызовом ответил Бартоломео. – И втайне творил доброе волшебство, строго-настрого запрещенное законом. Но кто-то из других чародеев, видимо, пронюхал об этом и донес на него.
– Постой, постой, – остановил его Гоша. – То есть ты хочешь сказать, что все доброе здесь запрещено законом?
– Я не хочу сказать. Это так и есть на самом деле, – хмуро кивнул Бартоломео.
– А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – оживился Гоша. – А ко-гда все это началось? Ведь не всегда же так было?
– Об этом никто не знает, – покачал головой Бартоломео и тут же пояснил: – Точнее, все делают вид, что не знают. Потому что знание об этом карается смертной казнью. Но мой учитель рассказал мне то, что знал…
А знал чародей Фаргус на самом деле очень много. Например, то, что ставший королем после старшего брата его младший брат скорее всего и был его настоящим убийцей. Хотя на всех углах королевские глашатаи объявляли о том, что короля убили пробравшиеся во дворец мятежники. Правда, какие мятежники, никто не знал. Потому что никогда и нигде до той поры никаких мятежников в королевстве не наблюдалось. Но спрашивать или говорить об этом вслух стало небезопасно буквально на следующий день. Люди, даже слегка заикавшиеся об этом, исчезали бесследно. «Намек» народом был понят, и разговоры об убийстве короля своим братом прекратились раз и навсегда. А дальше становилось все хуже и хуже. Откуда-то стали появляться разговоры об очистительной силе зла и крайнем вреде добра. Сначала все просто смеялись над этим, но постепенно стали привыкать к тому, что зло – это хорошо, а добро – это плохо. Конечно, звучит странно, но…
– Ничего не странно! – возбужденно прервала Катя рассказ Бартоломео. – Я где-то читала, что если человеку все время говорить, что он свинья, то скоро он и сам захрюкает.
– Точно! Мой учитель именно так и говорил, – кивнул Бартоломео.
Именно это, в конце концов, и произошло. Черное стало белым, а белое черным. И зло воцарилось во всем королевстве. А добро стало считаться государственным преступлением и преследоваться по закону. Но учитель Бартоломео, чародей Фаргус, не поддался этому влиянию и сумел остаться самим собой. За что и поплатился.
