– Что тебе нужно?
– Я хочу говорить с начальником.
– Лейтенанта нет. За него сейчас наш священник отец Равен.
– Хорошо. Тогда я хочу говорить с отцом Равеном.
– Войди. Я скажу ему.
Мо́и впустил пришедшего за первую ограду, а сам хотел бежать с докладом, но тот остановил его.
– О чем ты скажешь? Дурак!
Сбитый с толку мои, остановившись, вопросительно и недоуменно смотрел на туземца, который оказался умнее его.
– Ты ему скажешь, что я пришел с запада и принес известия.
Презрительно пожав плечами, он принялся скручивать папиросу из табачных листьев, а растерявшемуся глупому мои коротко приказал:
– Иди.
Отец Равен во внутреннем дворе распоряжался последними работами по окончательному приведению в порядок недавно отстроенных зданий поста. Под его руководством несколько линхов и около двадцати женщин убирали мусор со двора и клали последние мазки побелки на наружные стены дома. Мои доложил ему о пришельце.
– Что такое? Вероятно, курьер из Хонсюда. Приведи его ко мне.
Туземец-курьер, совершенно голый, если не считать повязки на бедрах, войдя во двор, низко поклонился священнику.
– Лейтенант Дарти с поста № 30 шлет тебе привет. Он предупреждает тебя, что седанцы в его области разрушили свои деревни и куда-то исчезли. Еще он велел тебе сказать, что в окрестностях поста происходят какие-то вещи, которых он не понимает и которые его беспокоят. Если ты будешь на западе, повидайся с ним. Он будет рад поговорить с тобой обо всем этом. А пока он предупреждает, чтобы ты был осторожнее.
Миссионер беззаботно усмехнулся.
– Ну, ладно! – сказал он. – Вот уже три года, как я здесь, и все время одни и те же разговоры. Но все-таки за добрый совет спасибо. Когда будешь возвращаться в Хонсюд, поблагодари от моего имени лейтенанта Дарти. Скажи, что при первой возможности я приеду к нему. Это все?
– Нет. На посту № 28 новый начальник. Старый уехал в Сайгон в отпуск. В Нижней области, когда я проезжал там, наводнением снесло три деревни.
– А куда делся курьер с письмами и газетами?
– Точно неизвестно. Один казенный баркас опрокинулся в воду недалеко от поста № 28. Вещи все погибли, с ними вместе, должно быть, и почта.
– Так. Ну, можешь идти отдохнуть.
– У меня есть еще известия для тебя. Инспектор Кератель из Хонсюда шлет тебе привет. Он велел сказать, что управляющий, который назначен в помощь лейтенанту на этот пост, тронулся в путь и скоро будет здесь.
– Как скоро? Раньше нам сообщали, что он будет в конце месяца, а сегодня только шестое число. Когда, по-твоему, он будет?
Курьер, взглянув на небо, немного задумался.
– Солнце не успеет умереть, как он приедет сюда. Мы выехали вместе из Хонсюда. С тех пор прошла одна луна и четыре ночи. Но потом я их покинул, чтобы идти короткой дорогой и поплыть на лодке. На мое горе разлив сделал некоторые дороги непроходимыми. Мне пришлось ожидать, пока спадет вода. От этого я опоздал на два дня, а они не должны быть далеко.
– Когда ты тронешься в обратный путь?
– Часа через два. Как только починю лодку. В ней есть повреждения.
– Превосходно. За это время я приготовлю письма, которые ты заберешь с собой. Ты ни в чем не нуждаешься?
Оскорбленная гордость мелькнула в глазах туземца. Он отрицательно покачал головой, показал на лук, бывший у него под мышкой, и на колчан, подвешенный на перевязи через плечо.
– Нет. Когда у меня есть это, я ни в чем не нуждаюсь.
И, поклонившись священнику, собрался уходить. Миссионер остановил его.
– Постой. Ты не знаешь, как зовут управляющего, который едет сюда?
– Мне говорил человек, ведущий караван, что господина зовут Люрсак.
– Хорошо. Можешь идти.
Отец Равен повторил несколько раз про себя: «Люрсак? Люрсак? Не помню такого. Вероятно, новичок. Взбредет же кому-то в голову ехать сюда».
Пожав плечами, он направился в контору поста.
* * *
– Приехали, – сказал Пьер.
Караван только что вышел из леса, и перед ним открылся пейзаж, центром которого были строения поста. Окруженный с трех сторон громадными вековыми деревьями дремучего тропического леса, обнесенный двойным рядом высоких стен с тяжелыми железными воротами, пост казался хорошо защищенным. Между крайними деревьями леса и забором поста оставалось свободное пространство в несколько десятков метров. Направо от Пьера и Ванды, внизу, в гуще деревьев текла река. Прямо перед ними, позади поста и за лесом высился огромный горный массив. Налево, перед задним фасадом главного дома, расстилалась широкая бескрайняя равнина.
– Смотрите, – сказал Пьер. – Нас заметили.
На высокой мачте у ворот поста взвился флаг, и в тот же момент послышались звуки военного рожка.
– Идемте, – предложил Пьер Ванде.
Они пошли вперед. За ними двинулись слоны и повозки, охраняемые солдатами.
Отец Равен ждал их у ворот. Когда они приблизились, он пошел им навстречу. При виде Ванды миссионер нахмурился, но, ничем не обнаружив своего удивления и недовольства, представился Пьеру:
– Отец Равен, миссионер святейшего престола в земле Бангар.
– Пьер Люрсак.
Они обменялись рукопожатиями.
– Очень рад видеть вас и поздравить с благополучным прибытием. Примите приветствия и пожелания от меня лично и от имени отсутствующего лейтенанта Редецкого.
– Как? – переспросила Ванда. – Мишеля нет здесь? Неужели он еще не приезжал?
Священник повернулся к ней и остановился в затруднении, вопросительно глядя на Пьера. Тот поспешил исправить свою оплошность и представил Ванду.
– Мадемуазель Редецкая, сестра лейтенанта.
Миссионер поклонился.
– Успокойтесь, мадемуазель. Ваш брат три дня тому назад отправился в небольшую поездку. Мы ждали мсье Люрсака не раньше чем через три недели, и к тому времени лейтенант Редецкий рассчитывал вернуться. Но что касается… я думаю, что он не ожидал… Во всяком случае, он мне ничего не говорил.
Священник слегка замялся, а молодая девушка весело рассмеялась.
– Да. Мишель ничего не знает. Он даже не подозревает о моем приезде в Индокитай. Это должно быть сюрпризом.
Пока миссионер разговаривал с Вандой, Пьер рассматривал его. Это был мужчина приблизительно лет сорока пяти. Он был одет на вьетнамский манер в черную куртку и белые брюки. Худой и высокий, но с крепкими плечами, с высоким лбом, выдающимся вперед подбородком, с коротенькой седеющей бородой, он казался человеком сильной, почти жестокой воли. Зато его глаза, мягкие, вдумчивые и умные, являлись отображением теплого и нежного сердца.
