– Незачем брать эту повозку с собой. Я оставлю ее у вас.
Но тот, смеясь, ответил:
– О, нет. Я получил предписание приготовить для вас четыре повозки. Так и сделано. У жителей произведены реквизиции, документы выправлены, ваши проводники получили вперед вознаграждение. Если вы не возьмете с собой четвертую повозку, она ляжет мне на шею, и из-за нее мне придется написать тысячу бумаг, отписок, переписок. Мне сказано – «четыре повозки». И кончено. Значит, на четырех вы и должны ехать. Она у вас лишняя? Сделайте из нее все, что угодно: столовую, библиотеку, ванную, но только заберите ее у меня.
Улыбнувшись при воспоминании об этом разговоре, Пьер отошел от окна, растянулся на походной кровати, потушил маленькую лампу и решил подремать.
Он проснулся, когда сквозь сон почувствовал, что в комнате стало светлее. Открыл глаза и тотчас же встал на ноги. Через открытую настежь дверь в комнату лился лунный свет. На пороге кто-то стоял.
Едва Пьер поднялся с кровати, как стоящая у двери фигура сделала шага два вперед, закрыв за собой дверь. Комната опять погрузилась в темноту. И в этот же момент Пьер услышал женский голос:
– Может быть, вы будете так любезны и зажжете лампу, мсье Люрсак?
Пьер вздрогнул. По голосу он сразу узнал незнакомку с «Вин Тиана».
При свете зажженной лампы он действительно увидел ее, неподвижно стоящую посредине комнаты. Она была одета в серый костюм и высокие желтые ботинки. Ее руки, затянутые в серые перчатки, нервно теребили и гнули хлыст. Глаза блестели холодным блеском воли и решимости.
Пьер смотрел на нее, не говоря ни слова. С подчеркнутой непринужденностью она швырнула хлыст на кровать, не ожидая приглашения села и сказала:
– Я надеюсь, мсье Люрсак, что вы знаете, с кем имеете дело?
Хотя Пьер совсем не знал этого, но думая, что она намекает на их встречу на пароходе, отвечал:
– Да. Мы ехали с вами вместе на «Вин Тиане».
И, церемонно поклонившись, спросил:
– Чем могу быть вам полезным?
Она не спеша сняла перчатки. У нее были красивые тонкие и белые руки. На пальцах никаких драгоценностей. Немного помолчав, она сказала:
– Мсье Люрсак, можете вы уделить мне несколько минут для разговора?
Пьер не мог удержаться от иронической улыбки.
– Вопрос этот в вашем положении мне кажется очень…
Она быстро и резко оборвала его:
– Я знаю. Мое внезапное вторжение в вашу комнату не предоставляет вам выбора, но я прошу вас верить, что к такому беззастенчивому поведению меня побуждают исключительно важные причины.
– Не сомневаюсь.
– Я расскажу вам все. И тогда вы будете судить обо мне, как вам вздумается.
Люрсак закусил губу. Ему не совсем нравился высокомерный и вздорный тон гостьи. Он подумал, нельзя ли как-нибудь ее осадить, но она уже продолжала:
– Мсье Люрсак, вы с рассветом уезжаете?
– В четыре часа утра на пост № 32.
– Я знаю. Об этом я осведомлена.
Пьер, воспользовавшись случаем, дал выход своему недовольству, язвительно проронив:
– Я очень тронут и польщен тем интересом, который вы проявляете ко мне и моим делам.
От таких слов уголки ее губ дернулись столь печально, а в глазах ее на момент мелькнула такая глубокая грусть, что Пьер пожалел о своей иронии.
– Вот как раз по поводу этой вашей поездки я и хочу обратиться к вам с просьбой, – продолжала молодая женщина. – Мне нужно проехать к лейтенанту Редецкому на пост № 32. Я была бы очень благодарна, если бы вы меня взяли с собой.
Так как Пьер сделал резкое движение, она поспешила объясниться подробнее.
– Вы можете мне сказать, что я должна обратиться с такой просьбой к здешнему французскому комиссару. Я пробовала. Но он не только отказался удовлетворить мою просьбу, но и заявил, что приложит все старания, чтобы помешать мне. Он будто бы имеет распоряжение не пропускать в тот край, куда вы едете, ни одной белой женщины. Вы видите, я ничего не скрываю от вас из своего положения. И, тем не менее, я повторяю свою просьбу: возьмите меня с собой.
Пьер взглянул на гостью, прошелся несколько раз по комнате взад-вперед, раздумывая, потом сел и сухо сказал:
– Нет. Я не могу вас взять.
Она не сдвинулась с места. Глаза ее по-прежнему, с самого начала разговора, были устремлены в сторону от Пьера. И только складки на лбу после жесткого ответа Люрсака обозначились резче и глубже.
Вставая, она тихо произнесла:
– Своими собственными силами я не могу справиться, – и опустила голову.
Пьер тоже встал. Посмотрев на свою гостью, он увидел, что вся ее гордость исчезла. Казалось, что она сняла маску, которую носила на себе до сих пор, а теперь показала свое настоящее лицо, нежное и почти детское. На глазах ее Пьер увидел слезы.
– Ах! – вздохнула она. – Если бы это было несколькими неделями раньше, пока он не уехал туда, я бы могла еще увидеться с ним. А путешествие сюда было такое длинное и такое тяжелое. И у меня на свете нет никого, кроме него, никого, после того, как умерла наша мать.
– Ваша мать?
– Да, мать, – она вдруг спохватилась. – Боже мой! Ведь я же забыла сделать самое главное: представиться вам. Меня зовут Ванда Редецкая, а начальник поста № 32 – мой брат.
Ах вот как! Пьер не мог объяснить, почему, но он чувствовал, что от этого сообщения ему стало приятно.
А она продолжала:
– Да, это мой брат. Я приехала сюда из страшной дали, из Польши. Приехала для того, чтобы сказать ему: наша мать умерла, у меня никого не осталось кроме тебя, позволь мне жить вместе с тобой.
Она заплакала. Слезы катились по ее щекам. Она еще раз попросила Пьера, взяв его за руку:
– Возьмите меня!.. Возьмите меня с собой.
И тут Пьер, неожиданно для самого себя, поддавшись какому-то новому чувству, которое было сильнее его воли, сказал:
– Хорошо. Раз вы этого так хотите, едемте со мной.
Утром с первыми проблесками зари караван двинулся в путь. Свободную четвертую повозку заняла со своим багажом Ванда Редецкая.
Глава 4
Туземец, плывший на лодке, увидел, что он достиг своей цели. Вот тут, за этим поворотом, должен быть пост № 32. Он направил свою лодку к берегу. Но прибрежный ил не дал лодке подойти совсем близко. Он привязал лодку к самому толстому дереву, взял лук, колчан со стрелами и по деревьям, с ветки на ветку, добрался до твердой земли.
На берегу, на пригорке, за двойной оградой виднелись новые строения поста. Туземец направился к ним и сильно постучал в ворота. Спустя две-три минуты ворота приоткрылись, и из них осторожно выглянул человек, принадлежащий к племени мо́и.
