3 ПОГОЖИМ ИЮЛЬСКИМ ДНЕМЧерёз год после первой встречи я присутствовал на прощании с Мияко. Когда я приехал, в похоронном бюро уже собралось немало посетителей. Первой из знакомых я увидел Сачико. Она всхлипывала, стиснув белый платочек. Чи подошла к ней и обняла. Глаза у обеих девушек покраснели и опухли от слез. Неподалеку стояли Тоши и Дзин в неудобных черных костюмах. Заметив нас с сестрой, они неловко поклонились, и мы ответили тем же. Странно было видеть их такими серьезными.
— Давай зайдем в зал, — сказал я сестре.
В зале было тесно от посетителей. Одетые в черное, они смотрели на гроб, украшенный гвоздиками и хризантемами. На алтаре стоял обрамленная фотография Мияко. Казалось, снимок взяли со студенческого билета — Мияко на нем не улыбалась.
Вглядываясь в фото, я наконец понял: гибель Мияко я не осознаю, даром что пришел проститься. Для меня она временно отсутствовала, как было последние несколько месяцев.
Девушка на фотографии совершенно не напоминала знакомую мне Мияко. Закрыв глаза, я услышал ее резкий, упрямый голос, ее несдержанный смех. Я вспомнил, как прошлым летом во второй раз позвал ее на свидание.
Мы читали в университетском парке, и Мияко проговорила:
— Те девчонки решили, что у нас свидание. Почему ты ничего им не сказал?
Я оторвался от книги. Мимо шла стайка девушек. Они косились на нас, хихикали, присвистывали. Я узнал в них старшеклассниц из своей школы.
Тем летом на улице было хорошо — свежо и ветрено. Мы решили читать не в библиотеке, как обычно, а в парке. Мияко собрала волосы в пучок простой черной резинкой, но ветер его растрепал. — Они сплетничать начнут, — посетовала Мияко.
— Угу, — промычал я и поднял голову. — Это же классно! Сплошные плюсы, да?
Мияко зацокала языком:
— Потому что меньше девчонок станут тебя доставать?
Я продолжал читать, вернее, делать вид, что читаю, не усваивая ни одного слова на странице.
Подавшись к Мияко, я уловил клубничный аромат: она всегда пользовалась одним и тем же шампунем.
— Ну, что думаешь? — прошептал я. — Эти сплетни следует пресечь?
Мияко отстранилась и пожала плечами:
— Каким образом? Мы побеседуем с каждой из девчонок?
— Нет, я… Я не об этом, — проблеял я.
Мияко заглянула мне в глаза, и у меня снова подскочил пульс. Глубоко вдохнув, я вспомнил признание, которое столько раз проговаривал бессонными ночами. Слова вырвались сами собой…
— Ты мне нравишься, — выпалил я.
Мияко нахмурилась.
— Я хочу встречаться с тобой. Стань моей девушкой! — частил я.
Мияко молча заливалась краской. Ну, это, по крайней мере, лучше, чем безразличие.
— Не смешно, — наконец произнесла Мияко.
— Я и не пытался тебя рассмешить.
Я нервно сглотнул.
Мияко поднялась:
— Довольно, Рюсэй, ты перегнул палку.
— Мияко, настроен я серьезно, и ты это понимаешь.
«Прекрати!» — товорила ее напряженная поза, а я не мог.
— Пожалуйста, давай хоть попробуем! — не унимался я.
— Нет! — отрезала она. — Я же говорила, что ничего у нас не получится.
Мияко развернулась, и ушла без оглядки.
Потрясенный до глубины души, я попроовал сосредоточиться на книге. Нужно же как то успокоиться.. Нет, бесполезно. Погожим июльским днем я во второй раз признался в своих чувствах любимой девушке, а она отвергла меня, и глазом не моргнув.
* * *
Обратная поездка в Уэно казалась нескончаемой. Целую вечность пассажиры садились на автобус, целую вечность водитель кружил по улицам. От скрипа дверей на каждой остановке меня замутило, от шумных подростков в хвосте салона заболела голова.
Кондиционер работал на полную мощность, морозя пассажиров, но я прислонялся к окну и грелся на полуденном солнышке.
На очередной остановке в автобус сел мужчина средних лет в костюме с потрепанным кожаным портфелем в руках. Оглядев салон, он выбрал свободное сиденье передо мной. Едва поездка продолжилась, новый пассажир достал из портфеля газету.
На первой странице стояла дата. — 21 апреля 1990 года.
Мияко Сумида погибла три дня назад, а жизнь шла своим чередом. Отцветала сакура, окаймляя улицы нежным оттенком сладкой ваты. Школьники в форме ели ванильное мороженое у дороги. Птицы клевали что–то в парке.
К моему окну пристал лепесток. Я обвел его указательным пальцем, но вот автобус тронулся, и лепесток с резным краем упал на землю.
— Рю, ты как, ничего? — спросила сестра.
— В порядке, — после секундной заминки ответил я, упорно глядя в окно. — Разумеется, я в порядке.
Фуми–нэ вздохнула, и я покосился на нее. Она нервно теребила пальцы. На одном ногте у нее облупился лак. На ноготь я не смотред сознательно: сестра расстроится, поняв, что я заметил скол. Она очень старалась поддерживать безупречную внешность. «Внешняя красота — первый шаг к внутренней красоте и душевной гармонии», — любила повторять она.
