— И зачем он тебе такой, Вик? Если руку один раз поднял, поднимет ещё. Это я тебе как мужик говорю. Если заложено что — поганой метлой не вымести.
— А ты типа мозгоправ? — вскидывается. — Не лечи, ладно? Уже залеченная по самые гланды, без тебя как-нибудь разберусь.
Маленькая, а язык без костей. Осуждаю муд**ов, которые руку на женщин поднимают, сам бы эти руки им повыдёргивал, но ведь выводит же. Стоит и нарывается. Куда такое годится?
— Не разговаривай так со мной, идёт?
— А то что будет?
— От меня — ничего. Я тебе никто и скоро уеду, а вот жизнь ошибок не прощает.
— Ну ты, блин, и зануда, дядь Саш, — закатывает глаза.
— Какой я тебе дядя? Мне тридцать четыре всего.
— Уже! У нас разница ого-го, так что ты для меня старпёр. Пошли покурим?
— Не курю. И тебе не советую.
— Бла-бла-бла, — проходит мимо и бесцеремонно снимает со спинки кресла мой свитер. Натягивает поверх майки и, щёлкнув шпингалетом, выскальзывет на балкон в холодную осеннюю ночь.
С голыми ногами! И непросушенной головой! Ну что за…
А впрочем, ну кто я ей в самом деле? Не отец, не муж, не опекун.
Вижу через давно не мытое стекло как она быстро подносит фильтр к губам, затягивается и тут же выдыхает дым. Огонёк загорается и потухает. Загорается и потухает. Замёрзла, но всё равно стоит, упёртая. Чего кому доказать хочет?
— А ты знаешь, что у нас с Маратом сестра есть? — спрашиваю, повысив голос, чтобы она услышала через едва прикрытую дверь.
— Не знаю, — затягивается. — Мне пофигу.
— Так вот ей сорок два уже, а детей нет. Тоже вот так любила с голыми ногами покурить зимой выйти.
— А я не хочу детей, — швыряет окурок с балкона и заходит в дом. — Вообще. От кого рожать, если кругом одни козлы?
Стягивает свитер и небрежно кидает обратно на кресло.
— Прям-таки все?
— Все. Ну, может, кроме тебя, — улыбается посиневшими губами. Темно, губ не вижу, но знаю, что синие — ноль на улице — Ты же вон какой правильный.
— Почему? Я тоже козёл, — улыбаюсь ей в ответ.
Красивая ладная девушка с длинными ногами. Когда, в какой момент ты вдруг решила играть в стерву? Не идёт же.
— Спать иди, — ложусь, натягивая одеяло обратно. — Тебе на учёбу утром.
— Это да. Задолбала эта учёба, — доходит к двери, берётся за ручку и уже собирается было выйти, но вдруг останавливается:
— А ты надолго сюда вообще?
— Скоро уеду. Уже надоел?
Она пару секунд молчит, а потом с барского плеча:
— Ладно, потусуйся тут ещё пару дней, так и быть, — широко улыбнувшись, закрывает за собой дверь и уже оттуда: — Хорошо, что ты ему по морде дал. Посильнее надо было. И это… — молчит. — Извини, что наорала там. Ну, "не лезь" и всё такое. Я просто испугалась, что у тебя теперь проблемы из-за этого идиота будут, ну и… Короче, ладно.
В коридоре щёлкает выключатель, хлопает дверь её комнаты, потом скрипит задвижка шпингалета.
Улыбаюсь, глядя в серый потолок, по которому пляшут тени костлявых веток.
Дурочка Варькина дочь. Дурочка, но симпатичная.
Часть 6
Вика
— Да иду я уже. Иду! — не открывая глаз, плетусь в коридор и на ощупь открываю входную дверь. Кого только чёрт принёс, время начало восьмого!
— Тишевская! Ты спишь всё ещё, что ли?
— Кать, ты нормальная? На часы смотрела? Чего припёрлась в такую рань! — широко зеваю, прикрыв рот ладонью. — До лекции ещё час.
— Да? А я вот что-то пораньше вдруг вышла, думаю, дай прогуляюсь, погода какая… хорошая, — улыбаясь "по-голливидски" тянет шею, заглядывая мне через плечо. — Доброе утро.
Оборачиваюсь — сосед уже при полном параде сидит за столом на кухне, ковыряется в смартфоне.
И как можно быть всегда настолько отвратительно бодрым?
— Всё ясно, чего так вырядилась, — снова зеваю и сторонюсь. — Ну проходи, раз притащилась.
— Я тебя на кухне подожду, ладно? — улыбается Саше, а потом зыркнув на меня, чешет виляя тощим задом к гостю.
Закатив глаза, ретируюсь в ванную. Чего-то такого следовало ожидать, она вчера мне все уши этим Сашей прожужжала, даже забесила: "Саша. Саша. Саша!".
Ну ничего такой, да, но так откровенно выть мартовской кошкой?
И вроде бы пофигу — пусть воркуют, но вот как-то оно что-то…
Закручиваю вентиль и, промакивая лицо полотенцем, прислушиваюсь к звукам за стенкой. Катька щебечет аки соловушка, заливается. Хи-хи, ха-ха.
— Ну как, познакомились? — натянув улыбку, захожу на кухню — Катька сидит напротив Саши и как только, бедная, рот не порвала, так усердно ржать.
— Да вот, Саша мне рассказал, что как-то на "Камеди" ходил в Москве. Прикольно там так в столице. Он мне фотки показал. Видела?
— Неа, — безразлично бросаю и открываю дверцу шкафа. А потом замечаю на столе… — Кать, а это что?
— Как? Овсянка с сухофруктами, я ж её просто обожаю! — и с воодушевлением перемешивает ложкой тошнотворную жижу. — Вкусно и полезно.
Что, блин? Да она овсянку впервые в жизни видит!
Вот актриса!
— Не старайся, у него жена есть, — достаю сахарницу и ударяю тяжёлым донышком по столу. — Так что можешь слить эту хрень в унитаз и не давиться. Бесполезно.
— Бывшая жена, мы семь лет в разводе, — с улыбкой просвещает Саша и, поднимаясь, Катьке: — Конечно, звони, когда в Москве будешь, попробую достать билет. У меня там на студии друг работает оператором.
— Круто! Вот это да! Спасибо огромное! — расцветает. — Обязательно наберу!
— Ладно, мне пора на пробежку. Хорошего дня, — и уходит.
— Вик, ну ты чего предательница такая? — куксится Рогачова, едва за "приличным" закрывается дверь. — Зачем так подставлять?
— А не надо дуру из себя разыгрывать. Глупо, Кать. Он же не идиот, — ставлю на стол две кружки, бросаю внутрь по чайному пакету и словно между делом: — А вы что… телефонами обменялись, что ли?
