– Видите, милорд. Все стихи написаны особыми рунами, способными менять значение в зависимости от света, при котором их читаешь, и от рун по соседству.
Стернс склонился над страницей, на которую указывал Дагорм.
– Очень плохо видно. Эти руны уже стерлись от старости.
– Вовсе нет. Это одна из их особенностей. Вам их сейчас почти не видно, а посветите-ка справа.
Гай взял со стола подсвечник и поднес к книге.
– Теперь видно намного лучше.
– А теперь слева.
Стернс переложил подсвечник в левую руку и посветил, как просил Дагорм.
– Видите, что изменилось?
– Да. Две верхние строчки переместились вниз.
– Именно. Под правым светом – один смысл, под левым – другой. И нужно разгадать, какой стих – ложь, а какой – то, чему суждено сбыться.
– Но, – Гай запнулся, а его лицо покрылось легкой испариной, – если текст можно прочитать двояко, откуда уверенность, что именно эта версия имеет право на жизнь?
– Я понимаю, к чему вы клоните. Вы хотите сказать, что стих, который я показал вашему отцу много лет назад, мог быть истолкован иначе. Увы, нет. Я испробовал все варианты увидеть в нём другой смысл, но ничего не нашел.
– Покажи мне его, – хриплым голосом произнес Гайлард.
Дагорм засуетился, листая хрупкие, отдающие ветхим запахом страницы. Выведенные то серебром, то золотом руны с разных стихов с разных страниц заплясали перед глазами Стернса. Где-то послания были совсем короткие, где-то – длиною в жизнь. Наконец, пальцы старика остановились на одной из страниц.
– Вот, милорд, – Дагорм бережно передал книгу Гаю.
Серебряные руны небольшого стиха ярко заблестели, когда Стернс поднес к ним свечу. Начертанные много веков назад, они сохранили в себе больше жизни, чем все портреты, висевшие в замке. Казалось, они вот-вот выпрыгнут со своего места и в буйном танце поведают лорду и его советнику страшную тайну.
– Серебряные руны, – начал объяснять Дагорм, – самые сложные из всех. Медью пишут прогнозы погоды и урожаев, развитие и упадок деревень и прочих мелких поселений. Редкие краски, как то малахит, бирюза или коралл, используют для обозначения важных событий, как радостных, так и печальных: рождение наследника, например, или заключение брака, смерть. Золото – это процветание. Находки и потери – вот о чем расскажут стихи, выложенные золотыми рунами. И, наконец, серебряные. Эти руны двулики. С одной стороны, они могут сообщить о великой беде, которая не никого не оставит в стороне. С другой – о грандиозной победе добра над злом, которая свершится лишь благодаря чистому сердцем и душой человеку.
– Ты уверен, что испробовал все варианты трактовки рун?
– Абсолютно все, мой господин. Я поднял все известные мне книги на эту тему и испробовал всё, что знал сам и что до меня знали мои учителя.
– Прочти ещё раз, – приказал Стернс и отошел в сторону.
– Как вам будет угодно, – ответил Дагорм и полез в бездонный карман своих одежд за пенсне. Нацепив его на нос, он откашлялся и монотонно затянул:
В один из мрачных, темных дней
Падет наш город королей.
Огонь разбудит младший брат
И сеять смерть он будет рад.
Напротив брата встанет он,
И погрузится старший в сон.
Лишь разлучив двух королей,
Спасешь ты мир свой и людей.
Дагорм снял пенсне и закрыл книгу.
– Легенда гласит о двух братьях из королевского рода, что будут рождены в год двух лун. Это явление крайне редкое и длится всего пять лет. Последний раз луны-близнецы восходили на небосвод тридцать лет назад, когда родились вы, милорд. Спустя пять лет, на исходе года двух лун, был рожден и ваш младший брат. Лорд Стернс втайне молился всем мыслимым богам, чтобы это была девочка, но чуду не было суждено случиться. Я разглядел во всём, что произошло, угрозу для нашего мира и поведал об этом вашему отцу и дяде.
– И отец решил убить новорожденного сына, – Гайлард опять подошел к окну и уставился в заливаемый дождем сад. – Мать так и не смогла пережить утрату.
Дагорм грустно кивнул.
– Ему могло бы быть сейчас немногим больше, чем Гверну, – продолжал Гай, но был прерван старым советником.
– Позвольте спросить, милорд, только не сочтите за дерзость. Вы приблизили к себе Гверна, потому что видите в нем образ брата?
– Он храбр и предан мне, и достаточно толков во многих вопросах. Знаю, о нём ходят нелестные слухи, но я уверен, он себя ещё покажет.
– И всё же я не советую отправлять его одного на остров. Да, Гверн не по годам умен, но это его дар с рождения, а приобретенный опыт в таком сложном походе, что вы задумали, не помешает.
– В походе нет ничего сложного. Всего лишь прибыть на остров, осмотреть его и выловить несколько пригоршней жемчуга. Гверн вполне способен справиться в одиночку.
– Но древняя легенда!
– Если Гверну будет что-либо угрожать, он даст мне знать. Пять военных фрегатов прибудут на место меньше, чем за день, и справятся с любой угрозой, будь то весь флот Берлау или даже кромешная тьма.
– Вам виднее, милорд, – Дагорм поклонился. – Я могу вам ещё чем-то помочь?
– Благодарю. Ты свободен на сегодня. Можешь идти.
Старик ещё раз учтиво поклонился и направился к выходу, но у самых дверей вдруг остановился и развернулся к Стернсу.
– Я забыл убрать книгу, милорд.
– Оставь её, Дагорм. Я уберу сам.
Тяжёлые двери скрипнули и закрылись за старым мудрецом. В зале стало тихо, и лишь дождь мерно барабанил по деревянным навесам. Сад заливало водой. Чарующие запахи розы и персика уступили место прозрачной свежести и сырости. Землю развезло, и даже рассыпанные по дорожкам мелкие камни уже полностью утопали в черных лужах.
Жители Торренхолла давно спали. Лишь в редких комнатах замка горел тусклый свет. Щепетильный казначей никак не мог сомкнуть глаз и делал записи в счётных книгах о предстоящих расходах на новую задумку лорда. Предполагаемые траты его не радовали, но душу грело скорое прибытие принцессы Мириан, которая помимо самой себя должна привезти ещё и несколько сундуков приданого.
Не спали и двое поварят на кухне. Из-за их неповоротливости сегодня сгорело жаркое, и сейчас они разбирали мешки с крупой, отбывая заслуженное наказание.
Не мог уснуть и Дагорм. Старые кости ныли на непогоду, и никакая микстура им не помогала. Проворочавшись с полчаса в постели, он встал, подошел к широкому дубовому столу и зажег свечу. Достав кусок пергамента и обмакнув перо в чернила, он начал медленно писать, основательно взвешивая каждое слово. Дрожавшая по обыкновению рука на сей раз держала перо крепко и уверенно.
