Началась ожесточенная схватка с врагом, который на поверку оказался более сильным и вертким, и Карина пропускала удар за ударом.
Возня сопровождалась отборными словечками, недостойными лексикона воспитанных барышень. Но для бандиток, воспитываемых с сызмальства законами выживания, подобные высказывания давно вошли в норму. Девчонки не скупились на «комплименты».
Внезапно, тачка дала резко по тормозам, а драчуньи, потеряв равновесие, разлетелись в разные стороны. Карина с силой устремилась вперед и ударилась головой о металлическую поверхность.
Дверь с громким звуком распахнулась, в проеме показался здоровячок в камуфляже.
— Цыц, куклы! — заорал он, — заткнулись обе. Че, за хрень?
— Выпусти! — получилось почти хором.
— Ага! Сейчас. Бегу и падаю! Бошки откручу, если еще один шорох услышу. Втыкаете?
Карина, уже оправившаяся от шока, бросилась к выходу, рассчитывая, что удастся вывернуться. Только качок просек тему. Резко ухватив ее за волосы, он ударил по ребрам.
У Карины перехватило дыхание. Она тихо застонала и согнулась от боли.
— Уяснила урок? — спросил бугай, — или еще хочешь? Надо — пропишу?
— Не хочу, — пропищала она, едва делая вдох.
— Вот, попейте водички. Ну и видок у вас — кошки драные. Утритесь!
Здоровяк бросил бутылку воды и упаковку влажных салфеток. Еще раз оглянул придирчивым взором пассажирок и с грохотом захлопнул дверь.
— На твоем месте, я бы не стала пить, — предупредила противная соперница.
— Еще чего! — свредничала Карина, — в одно горло трескать будешь?
— Дура! Вдруг там яд или наркота. Вырубишься или вообще коньки отбросишь.
— С чего такая забота?
— Просто. А в принципе, мне все равно…
— Чего тогда дерешься, если тебе все равно? Размахалась кулаками!
— Защищалась. Ты первая, кстати, начала. Ладно — «проехали». Добро?
— Добро, — согласилась Карина, — ты знаешь, куда нас везут?
— Догадываюсь. Явно не на показ мод, и не на курсы вышивания.
— Не тяни, выкладывай.
— Запрут в закрытом борделе и будут использовать строго по назначению пока не сдохнем.
— Да, ладно, не гони!
— У тебя другие варианты есть? Для чего еще годимся? Не на стройку же, кирпичи таскать.
— Я сбегу, — уверенно выдала Карина, — просто так в руки не дамся. За жизнь не раз приходилось отбиваться.
— Ага, беги, не забудь прощальное письмецо перед смертью написать. Поймают, и чик «пером» по горлышку.
— Не из пугливых, не стращай! — хмыкнула Карина.
— Засунь свою храбрость, сама знаешь, куда и не выпендривайся. Я тоже не пальцем деланная.
— Я заметила, — призналась Карина, вспоминая, как ей влетело. Тело до сих пор ныло от побоев. Жаль синяков не разглядеть. По ощущениям их тьма-тьмущая, и на лице тоже.
— Ну, и отметелила ты меня? — усмехнулась Карина, потирая ушибленные места.
— А ты — меня, не хило.
— Мы с тобой подружки по несчастью. Не стоило ссору затевать.
— Точно! Лучше не скажешь. Давай держаться вместе.
— Зачем? Я привыкла — сама по себе. Так безопаснее. Не нужно ни о ком заботиться, переживать, да, и ответственность за чужого человека мне не нужна.
— Эгоистка, что ли?
— Не-а, детдомовская.
— А я, по-твоему, кто?
— Кто?
— В том-то и дело, что мы одного поля ягоды. У меня из родни только сумасшедшая тетка в психушке. Старая совсем и безумная. Проку от нее никакого. Воспитанием моим точно не займется. Хорошо, хоть по-малолетству какая-то родственница взяла меня под опеку, поэтому и в детдом я не попала. Только видела я ее всего пару раз, когда бумаги оформляли. Росла сама по себе: по добрым соседям шныряла, то там, то сям корку хлеба просила. Жалели: кормили, одежду поношенную давали. Я не привереда, брала и благодарила, а потом возвращалась, и так по кругу.
— А у меня никого нет — отказница.
— Знаешь, может это и к лучшему.
— Ни фига, себе, заявление! Как такое может быть лучше? Ни родни, ни дома, ни будущего.
— Сама рассуди. Я, к примеру, знаю, что вся семейка психически больные люди, способные на сумасшедшие поступки. Наследственность, знаешь ли. Бабка в интернате жила, тетка, потом мама, теперь, походу моя очередь подходит!
— А отец? Он-то где?
— Кто ж его знает? Мама там же в больнице залетела. Может от санитара, а может от такого же психа.
— Ты вроде нормальная?
— Не знаю. Пусть врачи разбираются. Гуляю до первого крутого приступа.
— Приступа?
— Пришибу кого-нибудь или порежу. Прецеденты были. В полиции мое имя в черном списке. Помню, было мне лет десять, может чуть больше, я пацану в голову камень кинула. Просто так, ради шутки, только голову ему до крови пробила. Потом стекляшкой от бутылки другому мальчишке руку царапнула. Желание у меня людям боль причинять, ничего не поделаешь. Чем старше, тем жажда сильнее, а шутки жестче. Прям, не могу, хочу пырнуть кого-либо.
— Чего ты, такая кровожадная?
— От меня не зависит. Переклинивает в башке, словно кнопочка красненькая включается. Руками начинаю махать, пинаться, пока не свалюсь от усталости. Когда вижу, чего натворила, страшно становится. Но потом все повторяется снова. Психиатр сказал, что в мозгу связь отсутствует, которая за жалость отвечает.
— Это плохо? — не поняла Карина.
— Представь, что у человека нет сочувствия к чужим страданиям. Зато до краев изворотливости и жажды доставлять боль.
— Представила — маньяк!
— Расстройство личности, свойственное серийным убийцам. Наука — не поспоришь, — видимо, не своими словами изрекла собеседница умную фразу.
— Звучит, как угроза.
— Не боись, самой страшно! Вдруг крышу снесет неожиданно, а я не готова окажусь.
— Так не бывает! — отмахнулась Карина, не веря в басни.
— Еще как бывает. Но, мы отвлеклись от темы: как насчет дружбы?
— Сознаюсь, что никогда не имела подруги.
— Круто! Буду первой! Я — Кристина. Можно — Тина.
— А я — Карина.
— Предлагаю скрепить нашу дружбу клятвой верности.
— Зачем? Детство какое-то! — возмутилась Карина.
— Так положено. Давай руки, протягивай.
Подружки сцепили пальцы.
— Я плохо слова помню, но это не важно. Наша клятва важна только для нас, — предупредила Тина.
