По большому счёту ничего такого уж страшного не произошло.Ну там, чуточку соскоблили хром с сияющей подножки. Но это по большому. А вотесли «развести по понятиям»…
«Ох, начнётся сейчас… – Юркан тоскливо выключилзажигание, перелез на правое кресло и неловко, через пассажирскую дверь,подался наружу. – Тёрки, стрелки, разборки. И что я, дурак, пулемёт изАфгана не приволок?.. Крупнокалиберный?..»
– Ты чё, мужик, охренел, в натуре? Напокупали вёдер,блин!
Из джипа уже выскочил соответствующей крутизны мэн. Онсмотрел только на ошкуренную подножку своего автомобиля, а по Юркану едвамазнул взглядом. Он явно собирался поорать ещё, но почему-то вдруг осёкся,снова поднял глаза на Юркана, выругался и глупо заулыбался.
– Командир, ты? Юрка! Вот это встреча, сержант!
Неисповедимы дела Твои, Господи… Перед Юрканом стоял егобывший подчинённый, экс-старослужащий ефрейтор Витька Бородин. Все такой жеплечистый, короткошеий, с руками мощными, словно клещи. Только вот взгляд унего стал жёсткий, пронизывающий, не предвещающий добра. Помнится, тогда, вАфгане, он смотрел на мир совсем другими глазами… Особенно когда Юркан пёр его,раненного в ногу, под душманскими пулями… Скисшего, задыхающегося от боли,матерящего тех сволочей, что похерили промедол… Да уж, всё течет, всё меняется…
– Ну, здоров, здоров! – Юркан пожал протянутуюруку, подумал насчёт обняться, но воздержался и стал ждать продолжения. И чтоего бывший друг-однополчанин ещё хорошего скажет?
– Ну, брат, у тебя и ведро, в натуре, – покачалголовой Витька. – Ты чем дышишь-то, командир? По какой части теперь?
То, что Юркан жил весьма небогато, наверняка бросалось вглаза. Витька смотрел с искренним состраданием.
– Да так. – Юркан небрежно пожал плечами, сплюнул,вытащил сигареты «Болгария». – В свободном полёте… Слушай, может, нам ГАИвызвать? Этот хмырь на «мерине» дорогу-то нам того… Будешь?
– Да ну его в жопу. – Витька содрогнулся,сморщился, как от горького, вытащил пачку «Мальборо». – Вот, ментоловые,полезно, говорят, для здоровья… Я же номер заметил. Опять Хомяк наблудил, а длянего любая ГАИ похрен.
«Хомяк наблудил»?..
– Давай не будем заморачиваться, лучше покурим, –продолжал Витька. – Так, значит, говоришь, в свободном полете?
– Ага, плавно переходящем в штопор. – Юрканвздохнул, вытянул из протянутой пачки сигарету, без вкуса закурил. –Крокодил не ловится, не растёт кокос… Непруха.
– Слушай, а рука у тебя как? Лопату держатьсможешь? – Осененный внезапной мыслью, Витька аж замер в восторге. –Как я сразу-то не допёр! Давай ко мне на Южняк «негром»! За сезон наколымишьсебе на колеса, а будет нужда, хоть на крылья. Чтобы никаких таких штопоров… Нучто? Озадачил я тебя, командир?
– Да, подумать надо. – Юркан кивнул, бросилнедокуренную сигарету. – Вообще-то я не негр. Мы люди русские.
«Сразу соглашаются только шлюхи» – эту народную мудрость онусвоил давно.
– Да ну тебя, командир, скажешь тоже. – Витькахохотнул, но глаза в улыбке не участвовали. Он посмотрел на «Сэйко», выщелкнулхабарик. – У нас на Южняке всё просто. Есть белые люди, а есть негры. Иникакого тебе национального вопроса, о котором говорили большевики. Короче,надумаешь – звони. Вот, визитку держи.
Сунул крепкую руку, украшенную увесистым перстнем,подмигнул, прыгнул в джип и с рёвом отчалил. После него остался шрам на крыле«копейки», дымящийся хабарик на асфальте да бумажный плотный глянцевыйпрямоугольник. На нём крупными золотыми буквами по белому фону значилось:
Г-н В. А. Бородин. Землекоп. Южное кладбище.
Гордо так, без излишеств, с торжествующим лаконизмом. Непрофессор, блин, не писатель какой-нибудь долбаный, не архитектор, не музыкант.Землекоп! Кладбищенский! И этим всё сказано.
«Хомяк наблудил…» Всё же на душе слегка потеплело. Юрканпосмотрел на помятое крыло, положил визитку в карман и порулил себе дальше,неизвестно чему радуясь больше – то ли встрече с боевым товарищем, то ли тому,что лонжерон не «пошёл». По радио передавали какую-то муть – будь моиммальчиком, будь моим зайчиком, – и Юркан его выключил. Кардан агонизирующегудел, древний карбюратор категорически не желал как следует готовить смесь, идвигатель на светофорах глох. А мимо, сверкая лаком, шурша резиной, проносилисьджипы, «БМВ», «Мерседесы»… Правда, очень скоро обстоятельства снова всехуравняли, как в бане. Не доезжая улицы Фрунзе встали все. И «БМВ», и джипы, и«Мерседесы», и Юрканова «копейка». Видно, та гадость из взорвавшегося институтавременами доползала аж до Московского. Жди теперь, пока схлынет. Хорошо ещё, отФрунзе до Натахиного дома идти не так уж и далеко. Если наискосок дворами.Правда, с грузом…
«О-хо-хо, грехи наши тяжкие…» Юркан извлек из багажникадесятилитровую канистру, взял пакет с кое-какой жратвой, запер «копейку» – дакому ты, сердешная, кроме меня, нужна?.. – и двинулся дальше пешком.
Район, где жила Натаха, особо не радовал. Серо, грязно,безлюдно. «Хрущобы», в которых не стало ни света, ни воды, ни газа, расселили.Дворовые кошки и собаки разбежались гораздо раньше людей. Даже птицы здесь нелетали: дурных нет. Короче, беда. Разруха, точно в войну, глаз остановить не начем.
Единственная отрада – горелая башня института. Самый верх еётеперь светится, переливается всеми цветами радуги. И не только ночью, но дажеи днём, особенно в пасмурную погоду. Этакий нимб, дрожащее северное сияние,живущее своей особенной жизнью, колышущееся вне всякой зависимости от ветра…Сперва его всё показывали в новостях, автобусы с туристами подъезжали издалипоглазеть… Теперь прекратили. Видно, правду говорят, что человек ко всемуспособен привыкнуть. К фронту приспосабливается, к войне, да так, что потом вмирной жизни места себе не может найти… Что нам после этого какая-тоцветомузыка о пятнадцати этажах?!
Впрочем, кое-какие люди попадались и в этой пустыне. Неуспел Юркан пересечь раскисший газон, уже забывший, что такое собачье дерьмо,как навстречу ему попался местный участковый, плотный коротконогий капитан… Тоесть, смотрите-ка, уже снова майор. А то! Кривая преступности у него небосьстоит на нуле – какой дурак сюда сунется…
Знать бы Юркану, что восстановленный майор Собакин был ужене участковым, а исполняющим обязанности начальника отдела. Того самого отдела,в котором работать некому. Так что Собакин служил теперь и начальником, изаместителем, и участковым. И жнец, и швец, и на дуде игрец… Что поделаешь –умные разбежались, а остальные пьют.
– Ну что, парень? – обрадовался Собакин живойдуше. – Опять к этой… из пятьдесят восьмой? – И, словно старомузнакомому, протянул Юркану руку. – Вот не могу понять, она тебе кто? Вродеи не ночуешь… Хотя дурацкое дело-то нехитрое, можно и днём. Одно плохо, водынет…
Тут Собакин вспомнил свою разлюбезную Клаву, угрюмо засопел,и его кинуло в тоску. «Ну и ладно, – сказал он себе, – хрен с ними совсеми. Баба с возу, кобыле легче… М-да… А каково жеребцу…»
