Иван да Марья
Стоит лето в огромной земле, называемой полуостровомКольским… Плывёт над сопками нескончаемый полярный день… Время ужинать, а вгорнице светлым-светло от лучей северного незаходящего солнца…
– Ну-кось, давайте за стол! Закусим, чем Богпослал! – Скудин-старший повёл саженными плечищами, степенно огладилбороду и подмигнул Скудину-младшему – такому же широкому, как отец, тольковыбритому гладко, по-городскому. – Разговорами сыт не будешь!
Вот уже неделю егерь Степан Васильевич пребывал в отличномрасположении духа. Даже перепуганного браконьера, пойманного вчера на Щучьем,купать, как водится, в болотине не стал, а, сетку отобрав, отпустил с миром. Икак не радоваться-то? Сын Ванька пожаловал в гости, да и не просто пожаловал –молодую жену привёз отцу с матерью показать… То есть, положа руку на сердце, нетакую уж молодую. Годков двадцати пяти, а может, и поболе (Степан Васильевичслышал когда-то, будто городских баб о возрасте не спрашивают, и на всякийслучай не уточнял). Ну так ведь оно, если разобраться, опять к лучшему. Несоплюха какая, вертихвостка. Женщина, по всему видать, солидная. Собразованием…
Солидностью этого самого образования Степан Васильевич,опять же правду сказать, не шибко проникся. Невесткина почти законченнаядокторская диссертация, о которой с гордостью упомянул Иван, особоговпечатления на него не произвела. А вот то, что она сразу, по собственнойинициативе и притом ловко взялась со свекровью за сковородки и тряпки, – этовызвало уважение. И выросла Марьяна, оказалось, без матери. Как не побаловать,не приласкать сироту?..
Сынок Ванька тоже давно не мальчик. Сороковник разменял, вшрамах весь, вот-вот третью звезду на погоны получит. Не хрен собачий, –полковником будет! А с виду так вовсе настоящий генерал. Статный, ростом подпотолок, плечами не про всякую дверь. Порода! Скудинская, основательная, изуральских казаков!
Путано петляет жизнь человеческая… В далёком тридцать пятомсержант госбезопасности Вася Скудин влюбился без памяти в рыжеволосую колдунью,ссыльнопоселенную со Смоленщины. Плюнул на всё: на карьеру, на чины, в жёнывзял, сына родил… и жил в согласии и любви, покуда не застрелили на финской. Таколдунья до сих пор по земле ходит, кто Григорьевной зовёт, кто бабой Томой.Вон она сидит, мама, – на почётном месте. И улыбается, глядя на любимоговнучка. Хорош Ванечка! И жёнка ничего. Не сухотна, не ломотна, не тоща, неледаща. Справная, одним словом, бабёнка… Сильна Григорьевна, каждого видитнасквозь. Всякий, стоя перед ней, чувствует: знает о нём эта бабка такое, что исамому человеку неведомо. Даже здесь, в коренном саамском краю, где черезодного «чертознаи», признаётся и уважается её сила. Много лет назад местныйнойда[1] надумал сжить со света соперницу, решил порчу на неёнавести. Намазал свой сейд[2] жиром и кровью, поговорил сдухом-помощником, посоветовался с Саймо-олмаком, покровителем чародеев… и решилотстать, не связываться. Шибко сильный нойда, однако, оказалась эта русскаябаба… И то! Скоро сто лет – а все зубы свои, взгляд живой, длинные волосы всётак же густы… только побелели, стали цвета прелой соломы. Верно сказали духи –лучше не связываться!
Между тем все расселись, и хозяин дома поднял чаркусамогона, весело повел глазами из-под кустистых бровей.
– Дай вам Боже, дорогие мои, крепкого здоровья и долгихлет. А нам – чтобы встречаться почаще!
С чувством сказал, от самого сердца. За столом, чай, нечужие собрались, родня, да ещё любезный друг Данилов, старый саам, тоже Степани тоже егерь, по-свойски заглянул на огонёк.
– Ну, бывайте здоровы!
Чокнулись, выпили, взялись за еду. На столе всего горой: исвежее, с пылу с жару, и томлёное, бочковое, из-под гнёта. Жареный хариус ималосольный ленок, тушеная бобрятина и лосиная печень, варёная икра изапашистый, домашней выпечки хлеб… Никакой тебе «скудости», от которой ихдревняя фамилия вроде бы происходила. Реформы, не реформы, социализм,капитализм – а чтобы егерь да без харчей? Не было никогда и не бывать такомувовеки!
Скудины были из тех русских людей, которые ни с мечом, ни скалачом шуток не шутят. Ели не торопясь, со вкусом и молча – какие могут бытьразговоры, пока не утолён первый голод. Не скоро налили по второй. Потом выпили– в охотку, под лососиную тёшу, и – слово за слово – не спеша потекларазмеренная застольная беседа. О видах на охоту, о погоде, о снежном человеке,который в прошлом месяце ломился в избу ко вдовой лопарке,[3]насилу отогнали выстрелами в воздух… Коварная штука брусничный самогон. Нималейшего сивушного духа, лишь чуть отдаёт лесом и травами, а спичку поднеси –чистая аква вита, горит синим пламенем. А ещё развязывает языки, кружит головыи валит с ног самых крепких мужиков. Однако у Скудиных меру знали. Все чинно,пристойно. Лишь стук ложек (вилок здесь, как искони велось на Руси, непризнавали) да степенный разговор по душам…
Чёрный кот – а какому ж ещё быть в доме колдуньи! –полёживал у печки, с интересом косился на людей, однако же к столу не лез,только жмурил жёлтый хитрющий глаз. Во-первых, хорошо воспитан. Во-вторых,лень. А в-третьих, уже нутро ничего не принимает, от пуза нажрался рыбьихпотрохов…
– Давай, Машенька, еще подложу. – Хозяйка дома,привстав, с улыбкой потянулась к торчащему из чугунка половнику. –Соляночка нынче задалась! Степан Васильевич сам медведя добыл.
Невестка ей нравилась. Не кичливая, скромная, сразу видно –из хорошей семьи, даром что городская. Правду сказать, Дарья Дмитриевна и самародилась в городе, который на Севере только и признаётся столицей, – вЛенинграде. Так бы, верно, и сохла всю жизнь в каменном нагромождении улиц…если бы в пятьдесят пятом, юной студенткой, не встретила в тайболе[4]младшего лесничего Стёпушку Скудина. Ох!.. Всё забыла – и практику, и свойинститут. Не послушала ни родителей, ни друзей. Вышла замуж и осталась у чёртана рогах – за Полярным кругом… И ничего, скоро уже полвека вместе, в семьесовет да любовь, сына вырастили – не стыд! А сколько подруг, в столицеоставшихся, счастья так и не нашли…
– Спасибо, Дарья Дмитриевна, этак мне скоро всёперешивать придется. – Невестка, взглянув на свекровь, вдруг бесхитростнорассмеялась, с весёлым отчаянием покачала белокурой стриженой головой. –Знаете, как в том анекдоте: где талию будем делать – здесь, здесь, может,здесь?
