При этих ее словах старуха Григорьевна улыбнулась. Должнобыть, подумала, что Марьяне, того гляди, скоро придётся перешивать платьясовсем по другой, гораздо более веской причине. Однако не сказала ничего. Молчазанялась добротно наперченной, сдобренной кореньями ухой. Мудра была старая,знала хорошо: слово – серебро. А молчание…
Наконец настала очередь чая. На столе появились мёд, сахар,варенье, пироги. Скудин-старший лично внес пышущий жаром ваныкинский[5]самовар. На боках ведёрного, из «польского серебра», начищенного красавца былонаписано: «Где есть чай, там и под елью рай». И в самом деле, хорошо было уСкудиных в доме. Спокойно, несуетно…
– Пробирает, однако. – После четвертого стаканасаам Данилов утёрся полотенцем, начал набивать обкуренную стариннуютрубочку. – Степан, а не сходить ли нам на нерестилище? Ох, болит душа…
Он был небольшого роста, с лицом морщинистым, словно печёноеяблоко, однако считался лучшим егерем в округе. Знал местную тайболу, каксобственную ладонь.
– Ваня, хочешь с нами? – Забыв про чай,Скудин-старший взглянул на сына, вытащил объёмистый кисет с махрой. – Машувозьми, прогуляетесь!
В свои семьдесят он был по-прежнему неутомим и могуч,браконьеры от него бегали как от огня, только убежать не очень-то удавалось. Онбыл рад предстоящему моциону, сильное тело требовало движения.
– Не, бать, мы на Чёрную горку… – Иван обнял жену,притянул к себе, и та вскинула на него глаза, светившиеся бесконечным доверием.Счастлив мужчина, на которого так глядит любимая женщина. Иван подмигнул ей икивнул в сторону висящего на гвозде маленького приёмника. – Помнишь, чторадио говорило? Комета Сикейроса прилетела. И будет сегодня в самом что ни естьперигелии. Якобы в наших широтах интересное зрелище ожидается.
– Про комету Галлея тоже, помнится, в своё времятрезвону было не обобраться, – хмыкнул Степан Васильевич. – Априлетела-улетела, никто и не видал.
Однако при этом он понимающе подмигнул сыну. Сам недавно былмолодым, помнил, как делаются лишними самые близкие люди, как хочется бытьвместе, вдвоём, только вдвоём… Сын говорил ему, что они с Марьяной живут ужепочти полгода. И хорошо, если до сих пор – как в первую ночь.
– Лучше б дома сидели! – Молчавшая весь вечерГригорьевна поставила стакан, неодобрительно насупилась. – На Чёрнойтундре[6] вообще делать нечего, а сегодня тем более. Вы,городские, небось и не помните, какой нынче день!
Мужчины переглянулись. Баба Тома никогда не начиналастращать попусту. Если уж говорила – следовало послушать.
– Шестое июля. – Маша задумалась, помяла нижнююгубу пальцами. Иван знал это её выражение: так она смотрела в компьютерныйэкран, готовя новую атаку на даже ей не поддающуюся проблему. – Ага!Завтра седьмое, – продолжала она, – то есть по церковному календарюночь на Ивана Купалу. Как говорят, самое время для шабаша. И у вас тут,по-видимому, местные ведьмы собираются именно на…
– Тихо, девка, тихо. – Степан Данилов сделалстрогое лицо и приложил корявый палец к обветренным губам. – А то придетМец-хозяин, чёрный, лохматый, с хвостом. Заведёт в самую чащу… Не болтай,однако, о чём не знаешь. Придержи язык.
Маша про себя улыбнулась. Как когда-то сказал один великийфизик другому: «В чём разница между нашими научными школами? Вы не стесняетесьговорить своим ученикам, что вы – дурак. А я своим – что они дураки…» Всёправильно. Настоящий учёный не будет притворяться всезнайкой. Его дело –обнаружив пробел, задавать вопросы и переваривать новую информацию…
А старик сунул трубку в рот, глубоко затянулся и медленновыпустил сизую струйку дыма.
– Меня послушай, – начал он торжественно. –Давным-давно злоба людская усилилась, да так, что пуп земли дрогнул от ужаса, иЮмбел, верховный Бог, в бешенстве спустился с небес. Его страшный гневвспыхнул, как красные, синие и зелёные огненные змеи, и мужчины прятали своилица, и дети кричали от страха. Великий Бог говорил: «Я переверну этот мир. Явелю рекам течь вспять. Я заставлю море встать на дыбы. Я соберу его в огромнуюстену и обрушу на злобных детей земли и таким образом уничтожу их и всю жизнь».И морской вал прошёл по земле, и мёртвые тела носились по поверхности тёмныхвод…
Взяв паузу, Данилов глянул на Ванькину городскую жену.Заметил, что слушала она внимательно и с должным почтением. Кивнул, довольнозатянулся… Собственно, старался он специально для неё, чтобы ума-разуманабиралась. Может, впрямь поумнеет, поймёт, какой должна быть правильнаяженщина. Здешних-то Скудиных лопарскими сказками не удивишь, Григорьевна и нетакое знает, ей духи многое открыли…
– Так вот, девка, к чему я всё это. – Саам вдругулыбнулся, показав редкие, почерневшие от табака зубы. – Не все людипогибли. Был один народ, укрылся глубоко в пещерах, его теперь чудью подземнойзовут. Правит им хозяйка Выгахке… сильная волшебница, все богатства держит всвоих руках. Золото, серебро, камни драгоценные. А вход в недра, где чудьобитает, находится на склоне Чёрной тундры, только где именно – никто не знает,мимо пройдёшь – не заметишь. А раз в год, когда Пейве-Солнце достигает вершинысилы, на укромной полянке распускается огненный цветок. Только его опять невсякий увидит. Это ведь хозяйка Выгахке свой знак подает, зазывает хорошихлюдей в гости. Те, кто в силах тот цветок увидеть и лаз отыскать, назад невозвращаются. Под землей жизнь лучше, чем здесь, однако. Вот так-то, девка. Аты – шабаш, ведьмы. Тьфу!
– Вообще-то, – подумав и вежливо помолчав, осторожноответила Маша, – на самом деле наши предки Купалу отмечали не седьмогоиюля, а двадцать второго июня. Когда астрономически солнце действительно вмаксимуме. Так что весь этот старый стиль, новый стиль применительно кязыческим праздникам…
Данилов положил погасшую трубку, шумно отхлебнул чаю,остывшего, но добротно заваренного и потому вкусного.
– На озере будешь, – сказал он, – брось наберег жёлтую монету и у хозяйки прощения попроси. Не вслух, мысленно. А тонедалеко до беды, с этим не шутят.
Он не стал рассказывать, как лет тридцать назад его непослушали геологи из Москвы. Рассмеялись этак снисходительно – что, мол, ещё запредрассудки дремучего шаманизма. И никакого, конечно, прощения не попросили. Ачерез день их завалило в ущелье камнями. Мокрое место осталось…
Маша смеяться не стала, наоборот, кивнула:
– Спасибо за науку. – И оглянулась на свекровь: –Дарья Дмитриевна, с посудой помочь?
Ответ был известен заранее. «Иди отдыхай, дочка, успеешь ещёналоматься».
– Спасибо, мать. – Иван дожевал рыбник и поднялсяследом за женой. Скрипнув половицами, подошёл к шкафу. – Батя, я возьмутвой бинокль?
