Знал бы я в тот момент, как сильно, как сильно, сука, ошибаюсь!!!
Потом меня слегка закрутило.
Институт я бросил, чтоб вплотную заняться спортом.
Пришла повестка.
Я не стал отмазываться.
Отец тоже всегда считал, что армия в жизни мужика должна быть.
Я из-за спортивных успехов сразу попал в ВДВ, и там нормально оттрубил полтора года, да еще и остался на сверхсрок. Не скажу, что сильно понравилось, но как-то привык. Выступал за войска на соревнованиях. Завел друзей, поездил по стране.
Все это время с отцом я виделся пару раз, знал только, что все хорошо у них с Оксанкой. Живут, растят Татку. Она, кстати, знала, что не родная дочь ему, они не стали скрывать и делать из этого тайны мадридского двора, но отца называет папой.
В тот момент у меня все было бурно, активно, в потому жизнь отца осталась вне пределов моих интересов.
В родной город я вернулся через десять лет.
Поумневшим, повзрослевшим, серьезным уже мужиком.
Отец к тому времени открыл второй клуб, бизнес пер в гору, Оксанка и Татка радовались каждый раз, как я приезжал в гости.
В целом, вполне нормальная жизнь нормального человека.
Я скопил стартовый капитал, решил заняться автомастерскими. У нас в городе это было актуально.
Отец предлагал помощь деньгами и связями. От денег я отказался, а связи… У меня и самого кое-какие были уже связи, да и фамилия на меня играла. Город, хоть и большой, но все знали Бойцовых. И меня все знали.
Особенно, когда стал тренироваться в клубе у отца и драться. Без особого напряга, только легальные бои, все по-честному. Но репутацию заработал.
Открыл одну автомастерскую, крутился, погрузился в бизнес.
На одной из тематических автомобильных выставок увидел харли. И все. Пропал. Выкупил тогда его за бешеные бабки, прямо тот, выставочный вариант, который подмигнул мне с подиума.
Начал гонять.
Узнал новую сферу жизни. Байки.
Другая тусовка, для которой я уже староват был.
Но все равно влился.
Здесь уже репутация на меня работала.
Первый байк-клуб в городе тоже я организовал. Просто как сообщество тех, кому интересно все, что связано с этой культурой, с гонками, мотоциклами.
Под это дело взял отдельное помещение и организовал там бар. Небольшой, только для своих.
Короче говоря, дел у меня было под горло всегда.
Времени на общение с отцом и его семьей было все меньше. Потом я пожалею об этом.
Но в тот момент все казалось правильным. У отца своя жизнь, новая семья, бизнес.
У меня — своя, от него никак не зависящая.
На бабки я его не претендовал, своих хватало, а, если не хватало, находил, где взять. Поэтому вопрос наследства не стоял вообще никак. Даже если бы он завещание составил и отписал все Татке — пусть.
Это — его дело. Он сам решает, кому и что завещать.
Но отец не успел написать завещание.
Они с Оксанкой поехали в отпуск. На Мальдивы. Типа, второй медовый месяц.
Перед отъездом отец меня обрадовал, что скоро, похоже, у меня еще родственник будет. Или родственница.
Я поздравил. И, в самом деле, порадовался.
Отвез их в аэропорт, потом закинул Татку обратно в дом, и уехал к себе.
А на следующий день позвонила сестра.
Трансфер, перевозящий туристов до отеля, влетел в отбойник, слетел с трассы и несколько раз перевернулся. Погибли все, кто не был в тот момент пристегнут.
Отец и Оксана в их числе.
Я был настолько оглушен, что даже не верил в случившееся. На автомате организовывал похороны, делал какие-то обычные дела.
И не понимал, до самого конца не понимал случившегося.
Накрыло меня после похорон.
В пустом доме, куда мы с Таткой вернулись и молча разошлись по комнатам.
Я зашел в свою бывшую комнату, которая так и осталась нетронутой с тех пор, как я съехал.
Вспомнил, что отец, кажется, планировал здесь сделать детскую.
И неожиданно затрясло. Посмотрел удивленно на пальцы, сжал в кулак. Сглотнул ком в горле.
А потом услышал тонкий писк откуда-то.
Вышел на звук.
Таткина комната.
Постоял перед дверью.
Я не был с ней близок, так, на семейных посиделках общались. Но никогда по душам. Она была закрытой, спокойной девочкой, отец что-то говорил про любовь к музыке, к танцам. Она и выглядела такой девочкой-девочкой, в платьях, с косами, с огромными, немного раскосыми глазами.
Симпатичная и приятная на внешность.
Я, поглощенный своими переживаниями, совершенно упустил из виду то, что она осталась сиротой.
Как и я.
Но я-то — взрослый мужик, а она — девочка пятнадцатилетняя.
Я постучал, и, не дожидаясь приглашения, зашел.
Татка лежала на кровати, одетая, и тихонько скулила в подушку.
Я присел рядом, погладил по плечу.
Черт… Ну вот не умею я говорить утешительные слова! Меня бы самого сейчас кто утешил!
А она, резко вскинувшись, порывисто прижалась ко мне. Словно только и ждала моей инициативы, моего прикосновения.
И зарыдала.
Я просто обнял.
Больше я для нее ничего сделать не мог.
Так и просидели с ней, обнявшись, примерно полчаса.
А потом так же молча спустились вниз, я приготовил бутерброды и чай.
— Ты уедешь? — тихо спросила Татка, отвернувшись. И так тоскливо мне стало, хотя куда уж тоскливее!
Она выглядела потерянной, испуганной, раздавленной. Наверно, я и сам не лучше, но я все же держался. Приходилось.
— Нет. Я здесь останусь. А потом решим.
— Что решим? — глаза ее, заплаканные и печальные, буквально сердце вспороли. Черт… Ну вот что делать?
— Как дальше быть.
— Хорошо.
Она встала и вышла из-за стола.
А ночью я опять услышал этот писк, надрывающий сердце, пошел к ней, постучался.
Она не спала. Лежала, смотрела в одну точку. Маленькая, хрупкая такая. Потерянная.
— Тат… Может, успокоительного тебе?
— Нет… Побудь со мной, пожалуйста. Мне страшно так.
На последних словах ее голос дрогнул, и, хоть и было первое желание ее все же накачать успокоительным и уложить спать, то после этого… Черт…
