Вздрогнув от неожиданности, Виктория обернулась так резко и неуклюже, что чуть не выбила из рук незнакомца стакан.
— Извините…
— Ничего. Почти ничего не пролилось. Если только чуть-чуть, — сказал он великодушно.
Он улыбнулся, стараясь обратить все в шутку, и она благодарно улыбнулась в ответ за хоть какую-то попытку завести с ней дружескую беседу. И еще она была благодарна за то, что из столь удручающей компании единственный человек, который заговорил с ней, не был ни грязным, ни потным, ни пьяным. Напротив, он оказался весьма презентабельным. Даже привлекательным. Очень высокий, стройный, с длинными рыжеватыми волосами, доходящими до ворота свитера, и изысканной аристократической бородкой.
— Вы ничего не пьете?
— Нет.
— Хотите выпить?
Она снова ответила отрицательно потому, что ей пить не хотелось, и потому, что ответь она утвердительно, он мог бы уйти за выпивкой и больше не вернуться.
Ответ приятно удивил его.
— Вот это вам не нравится?
Взглянув на содержимое его стакана, она сказала:
— Я представления не имею, что там у вас.
— Вряд ли кто-нибудь это знает. Но на вкус напоминает… — Он задумчиво сделал небольшой глоток, как профессиональный дегустатор покатал его во рту из стороны в сторону и, наконец, проглотил. — Красные чернила и анисовое драже.
— И как это понравится вашему желудку?
— Узнаем завтра утром.
Он посмотрел на нее с высоты своего роста, и на лбу у него обозначилась складка; похоже, он сосредоточился и пытается что-то понять.
— Стало быть, мы с вами незнакомы.
— Полагаю, что нет. Меня зовут Виктория Бредшоу.
Даже произнося собственное имя, она чувствовала некоторую неловкость, но он, как видно, считал, что никакой причины для смущения или неудобства нет.
— А чем вы занимаетесь?
— Я только что поступила в школу искусств.
— Теперь я понимаю, каким образом вы оказались в такой своеобразной компании. Вам нравится?
— Не очень, — сказала она, поглядев по сторонам.
— Вообще-то, я имел в виду школу искусств. Но если вам здесь не очень нравится, почему вы не идете домой?
— Мне казалось, это было бы невежливо с моей стороны.
Он рассмеялся.
— Знаете, в такого рода компании вежливость котируется не так уж высоко.
— Но я здесь всего десять минут.
— А я не более пяти.
Он допил остатки вина в стакане, запрокинув назад свою импозантную голову и подождав, пока последние капли загадочного зелья стекут к нему в рот, как будто это были последние капли холодного вкусного пива. Потом поставил стакан на подоконник.
— Пошли. Мы уходим.
Он взял ее за локоть и, искусно лавируя между гостями, повел к выходу; без всяких извинений, даже ни с кем не попрощавшись, они покинули квартиру. Когда они оказались на лестничной площадке, она повернулась к нему:
— Я не это имела в виду.
— Что это?
— Я вовсе не хотела, чтобы вы ушли с вечеринки. Я просто сама хотела уйти.
— Откуда вы знаете, что мне не хотелось уйти?
— Но это же вечеринка.
— Я без сожаления покидал такого рода вечеринки много-много лет назад. Ну, ладно, поторапливайтесь, давайте поскорее выберемся на свежий воздух.
Уже на тротуаре в мягком свете летних сумерек Виктория снова остановилась.
— Ну вот, теперь все в порядке.
— И что это должно означать?
— Теперь я могу взять такси и отправиться домой.
— Вы что, боитесь меня? — улыбнулся он.
Виктория опять смутилась.
— Нет-нет, нисколько.
— Тогда почему стараетесь убежать?
— Ни от чего я не убегаю. Просто я…
— Хотите домой?
— Да.
— Нет, это невозможно.
— Почему?
— Потому что сейчас мы едем искать итальянский ресторан, где готовят спагетти или что-то в этом роде. Закажем бутылку настоящего вина, и вы расскажете мне историю своей жизни.
Неожиданно в поле зрения показалось такси, и Оливер поднял руку. Такси остановилось, и он бережно усадил ее в машину, сказав таксисту, куда ехать, и минут пять они сидели в полном молчании. Затем такси остановилось, и он так же бережно высадил ее. Расплатившись с шофером, он повел ее по тротуару к маленькому непритязательному на вид ресторану, где вдоль стен теснилось несколько столиков, а в воздухе висел густой табачный дым и вкусно пахло готовящейся едой. Им отвели столик в углу. Было так тесно, что Оливер с трудом смог поместить свои длинные ноги, чтобы они не мешали снующим между столиками официантам. Он заказал бутылку вина и попросил меню, затем закурил и, обернувшись к Виктории, сказал:
— Давай.
— Давай что?
— Давай рассказывай. Историю своей жизни.
Она улыбнулась.
— Я не имею представления, кто ты такой. Я даже не знаю, как тебя зовут.
— Меня зовут Оливер Доббс. — И добавил очень дружелюбно: — Ты должна рассказать мне все, потому что я писатель. Самый настоящий писатель, которого публикуют, с собственным агентом и огромным превышением кредита в банке. А также непреодолимым желанием слушать. Знаешь, никто не хочет слушать других. Люди лезут из кожи вон, чтобы рассказать о себе, а слушать никто не хочет. Это тебе известно?
Виктория вспомнила своих родителей.
— Думаю, ты прав.
— Вот видишь. Думаешь, но не уверена. Никто ни в чем не уверен. Нужно больше слушать других людей. Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Я думал меньше. Увидев тебя у окна на этой дурацкой вечеринке, я подумал, тебе нет и пятнадцати. Я уже собирался позвонить в социальную службу, которая следит за поведением несовершеннолетних подростков, и сообщить, что один из них, вместо того чтобы сидеть дома, разгуливает ночью по улицам.
Тем временем на стол с глухим стуком опустилась литровая бутылка вина, уже без пробки. Он взял ее и, наполнив бокалы, спросил:
— Ты где живешь?
— На Пендлтон Мьюз.
— Где это?
Она объяснила. Он присвистнул.
— Ничего себе. Я и не думал, что девушки из таких фешенебельных районов идут учиться в школы искусств. Ты, должно быть, очень богата?
— Вовсе нет.
— Тогда почему ты живешь на Пендлтон Мьюз?
— Потому что это дом моей матери, только она сейчас живет в Испании, и я пока поселилась у нее.
