— Это для работы?
— Нет, просто самому интересно.
— Живете в Эдинбурге?
— Нет. Приезжаю иногда по служебным делам. Сюда или в Абердин. Иногда случается работать за границей.
— А дом у вас где?
— Где нахожусь, там и мой дом.
— Похоже, вы не любите о себе рассказывать.
— А вы?
— Тоже не особо.
— Еще одна общая черта у нас с вами.
— Кроме любви к опере, хотите сказать?
— Да, и любви к деревьям.
— А откуда вы знаете, что я люблю деревья?
— Если человек торчит тут в зимний холод, то наверняка из-за любви к деревьям, на что же тут еще смотре… — он осекся, — ох-х…
— Ну что, попались? Не страдайте. Вам удалось лавировать гораздо дольше, чем большинству моих знакомых.
— Так я не угадал? Насчет деревьев?
— Угадали. Я действительно люблю деревья.
— Хоть и не видите их?
— Я их слышу. Как под ветром постукивают одна о другую оголенные веточки. Прислушайтесь!.. Я тоже так постукиваю — тростью о тротуар, когда куда-то иду. Деревья можно услышать. И почувствовать.
— Правда?
— Да. Если прижать к дереву ладони. Я могу ощутить шероховатости на коре, прожилки на листьях, пытаюсь понять, какая у дерева высота, какой толщины ствол.
— Прикасаетесь к дереву.
— Именно, прикасаюсь к дереву. Просто прикасаюсь, но это такое счастье. Вы человек суеверный, мистер Харви?
— Кейр. Да, наверное. Я же рос на островах. Почтительное, что совершенно нормально, отношение к сверхъестественным явлениям закладывается там самой природой.
— Вы верите в загробную жизнь?
— Нет.
— Вот и я тоже. Иногда даже об этом жалею, но — не верю. Жизнь только здесь и сейчас, правда? Мы единожды в нее прорываемся и должны взять от нее все что можно.
Помолчав немного, он сказал:
— Вы кого-то потеряли.
Это был не вопрос, а констатация, и у Марианны тут же вырвалось:
— Почему вы так решили?
— Такое можно услышать только от человека, который хватил лиха. Смерть прочищает мозги.
— Совершенно верно. И давайте закроем эту тему.
Разговор застопорился, и Марианна зябко поежилась. Он глянул на ее беззащитные, без перчаток, руки.
— Вы не замужем?
— Была. Очень давно.
— Развелись?
— Он умер.
— Простите. Наверное, вы тогда были очень молоды.
— Двадцать семь, а мужу моему было только тридцать три года.
— А что произошло?
— Не хочу об этом говорить.
Теперь оба молчали, их затянувшееся молчание и тишину сада нарушил вой сирены «скорой помощи», затем и он постепенно стих. Марианна услышала, как Харви переменил позу, потом прочистил горло.
— Может, хотите побыть одна? А то явился без спросу, втянул вас в разговор и сам же все испортил.
— Вы все еще здесь? Я думала, уже исчезли, как тогда, в оперном театре. Я, знаете ли, с большим пафосом представила вас сестре и, конечно, почувствовала себя абсолютной идиоткой.
— Извините. Кое-кого увидел. Удивился, что этот человек в театре, хотя точно не должен был там находиться. Мне, признаться, совсем не в радость было его видеть… но это, конечно, меня нисколько не оправдывает. Невежа, что и говорить. Неотесанный тип, как вы, разумеется, успели заметить. Хотите, чтобы я исчез?
— Нет. Просто я подумала, что вы сами этого хотите…
— Не хочу.
— Тогда останьтесь. Мне с вами хорошо, хотя вы наверняка подумали, что я несколько странная — раз хорошо себя веду. Я ведь часами сижу тут одна, а сестра моя строчит свои книги. Если их можно назвать книгами. Что-то в этом роде может настрочить любая мартышка. Даже слепая мартышка. Но за них платят, поэтому я ехидничаю совершенно напрасно. А вы чем занимаетесь?
— Я геофизик. Занимаюсь добычей газа и нефти.
Она вдруг резко встала со скамьи.
— А знаете, тут действительно очень холодно. Совсем с вами замерзнем. Выпить бы кофе. То, что сейчас нужно, а еще лучше горячего шоколада. — Она прикрыла глаза ладонью, но он успел заметить слезы.
— Что с вами? Я что-то не то брякнул? Расстроил вас?
— Нет, вы тут ни при чем, просто я никак не ожидала… — Опустив голову, она отвернулась.
Он почти физически почувствовал, как напряглись ее плечи, она убежала бы, если бы могла. Он осторожно взял ее за руку. Потом стиснул в ладонях озябшие пальчики. Она почувствовала, как тепло, идущее от его огрубевшей кожи, согревает, проникает в кровь.
— Ну что, пошли пить кофе? Позвольте взять вас под руку.
Она подняла голову, но не повернулась к нему лицом.
— Мой муж тоже занимался нефтью… Он погиб. В восемьдесят восьмом. Шестого июля, — сказала она и услышала легкий свист: это Кейр втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— «Пайпер Альфа»?[10]
— Да.
— Ну простите меня, Марианна.
— Потому я и не рассказываю никому, почему стала вдовой. Господи, как об этом говорить? Может, когда-нибудь… спустя какое-то время. Может, лет через пятьдесят я сумею воспринимать это философски. Но пока меня все еще гложет злость. Жгучая злость.
Марианна
Это была — да, собственно, и есть — самая страшная среди подобных катастроф, катастроф в открытом море. Пламя было видно с расстояния в шестьдесят миль.
Сто шестьдесят пять рабочих сгорели заживо в этом аду, после того как на платформе произошел взрыв. Шестьдесят один, столько осталось в живых, решившись прыгнуть в море с немыслимой высоты, несмотря на ужасные раны и на то, что резиновые защитные костюмы плавились от жара. А двое моряков погибли, пытаясь вывезти людей на лодке. Тридцать тел так и не нашли, в том числе и тело моего мужа.
Конечно, катастрофа не была такой уж неожиданностью. В ходе опросов, которые проводил потом лорд Куллен, выяснилось, что руководство творило недопустимые вещи. Есть видеозаписи. Начали капитальный ремонт, но при этом продолжали качать нефть. Дневная смена не передала, как полагается, дежурство ночной смене, те включили какое-то недоукомплектованное, как выяснилось, оборудование, с этого и началась эта адская история.
Там образовалась самая настоящая преисподняя, но никого из руководства не привлекли к суду.
