Первым делом я подошла к бельевым веревкам, воровато оглянулась, и сняла длинное коричневое платье с короткими рукавами и небольшими карманами, которые мастерица вшила в швы на боках, что делало их практически незаметными. Следующим с веревок полетела посеревшая от времени скатерть и с тихим шелестом приземлилась на траву. Не совсем то, что надо, но пока сойдет.
Раздевшись до нижнего белья, от которого избавляться я не спешила, сбросила джинсы и рубашку на скатерть, а сама втиснулась в платье, которое оказалось слегка маловато.
Надеюсь, хозяйка этого добра не сильно будет ругать вора. А то я от таких воспоминаний о моей личности потом по ночам сплю плохо.
Стянув края скатерти, я обвязала их ремнем и закинула получившийся узелок на плечо. В идеале надо бы сейчас же избавиться от этой одежды, но костров поблизости я не наблюдала, а бросить прямо тут или в тот колодец, стало бы не самым лучшим решением.
Убедившись в том, что теперь я не вызываю подозрений своим внешним видом, направилась к колодцу.
В руки легла продолговатая ручка, колесо поддалось и медленно со скрипом начало движение, опуская ведро на длинной веревке к воде. Тихий плеск стал знаком тому, что пора вращать ручку в другую сторону. Веревка завибрировала, а ведро дернулось и медленно начало подниматься.
Колесо теперь крутилось в другом направлении, но скрипело ровно так же.
Все же хозяевам не помешало бы смазать петли калитки и механизм колодца, а то ведь так и ночью водички не попьешь да на звезды с милым не полюбуешься.
А судя по тому, что на бельевой веревке висело как минимум три пары мужских штанов на людей разной комплекции, то заняться этим точно есть кому.
Веревка натянулась, ведро ударилось о каменный борт колодца, разбрызгивая воду.
Поймав его за ручку, вытащила и с наслаждением припала губами к шершавой деревянной стенке. Ледяная жидкость струилась по подбородку, у меня перехватывало дыхание, сводило от холода скулы, но я не могла остановиться.
Оторвалась только тогда, когда начала захлебываться от собственной жадности.
Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить дыхание, я провела рукой над тем, что осталось в ведре, распрямила ладонь и аккуратно коснулась ледяной жидкости.
В этот раз стихия делилась со мной Силой намного охотнее. Может быть, чувствовала то, что я не так давно к ней уже обращалась, а, может быть, причиной тому была почти завершившаяся адаптация. Теперь я принадлежу этому миру больше, чем тому, из которого пришла.
Сжав ладонь в кулак, я прекратила поглощать Силу, от которой в больших количествах начинала кружиться голова, и тряхнула рукой, сбрасывая холодные капли.
Выпрямившись и огладив узкое платье на бедрах, я подняла правую руку и коснулась небольшого бархатного мешочка на длинном кожаном шнурке. Аккуратно сжала, проверяя, не потеряла ли ту вещь, за которую хотят снять с меня голову, и выдохнула, отмечая, что мешочек отнюдь не пуст.
Спрятав его в вырезе платья, я покинула двор гостеприимных хозяев и, стараясь не шуметь, прикрыла за собой калитку.
Мое небольшое преступление осталось незамеченным, если только не брать во внимание домашних птиц, что чинно выхаживали по соседнему участку и бросали на меня подозрительные взгляды.
Но за свои двадцать лет я еще ни разу не слышала истории, чтобы животное или птица сдало преступника, потому широко улыбнулась белым уткам и поспешила дальше по дороге.
Через эту немаленькую деревеньку проходил широкий тракт, а значит, тут должен быть по меньшей мере один постоялый двор или таверна. Осталось его только отыскать.
Вновь оправив подскакивающее на бедрах платье, я вытряхнула из балеток мелкие камушки и отправилась дальше по дороге, то и дело бросая взгляды на дома, тянущиеся вдоль тракта.
Миновав три перекрестка, и удостоверившись, что боковые улочки слишком малы для того, чтобы на них построили постоялый двор, я дошла до небольшой, но аккуратной площади. В центре возвышалась деревянная статуя женщины, указывающей пальцем в небо, а дорога вокруг изваяния была настолько сильно разбита, что сомневаться не приходилось — в свободное время жители этой деревеньки собираются тут.
Кого изображала эта статуя я не знала. Возможно, это был образ одной из богинь, которым поклонялись в отдаленных деревнях. Да что там! У каждой общины, у каждого сословия и у каждой гильдии было свое божество.
Так что о том, как зовут эту пышногрудую красавицу, которую искусный мастер создал из темного дерева, оставалось только догадываться.
Здания, находящиеся на площади, казались больше и дороже. А значит…
Криво усмехнувшись и поправив на плече ремень, я направилась в сторону двухэтажного светлого здания с темно-красной черепичной крышей. У стены с ноги на ногу переминалась запряжная в повозку гнедая кобыла и недобро на меня поглядывала, словно чуяла вора. Но откидывать полог с товаров посреди улицы было равно самоубийству, так же, как и пытаться найти в куче товаров то, что может пригодиться в будущем.
Над широкой дубовой дверью, что вела внутрь, висела деревянная вывеска, на которой выжжено было всего два слова.
— Косолапый единорог, — проговорила я, проверяя, вернулась ли способность читать символы одного из самых распространённых языков этого мира.
Способность-то вернулась, а вот понять высказывание я так и не смогла. Тут возникал вопрос, видел ли хозяин этого заведение единорогов и понимает ли различие между лапами и копытами. Или это такой тонкий юмор, который я просто не поняла?
В любом случае не хотела бы я встретить это существо с подобным дефектом. Чревато последствиями.
Толкнув одну из дверных створок, я переступила через порог и замерла на долю секунды.
Этого времени мне хватило чтобы адаптировать зрение к полумраку, оценить обстановку и отметить нескольких посетителей трактира, который занимал весь первый этаж.
То, что на втором этаже находились комнаты, которые можно снять за несколько медных монет, я даже не сомневалась. Но вот с монетами-то и были проблемы.
Рабочий день еще не подошел к концу и потому в трактире было пустынно. Всего трое мужчина. Один сидел в дальнем углу и спешно что-то писал на замызганном листе, второй находился у барной стойки и разговаривал с трактирщиком, а третий полулежал на столе у выхода. И был мертвецки пьян.
Меня заинтересовал последний посетитель, перед которым стоял опустевший кувшин с явно дорогим вином и несколько блюд с остатками его пиршества.
— Парцес, — прошептала я, отводя глаза двум оставшимся посетителям и трактирщику, который так увлекся беседой, что не заметил меня.
Спящий мужчина не выглядел пьяницей или скитальцем. Одежда чистая, лицо гладко выбритое. Потому-то я и решила сделать то, что у обычного человека вызвало бы сильную дрожь, а затем волну стыда.
