И мы отвезли её в эту клинику, где не только трудился, не покладая рук, мой лучший друг и извечный спаситель, но и построено всё было сугубо на мои деньги.
Я мог просто оплатить лечение — этого было бы вполне достаточно в знак благодарности. И забыть о болящей, выкинуть её из головы, но раз за разом находил оправдание и приходил сюда. Смотрел, впитывал, запоминал…
И вот сейчас я опустил взгляд ниже, медленно прошёлся по тонкой фигуре, пытаясь запомнить каждую деталь. Не знал, зачем, просто очень хотелось сохранить в сознании её образ. Глупость, но ничего не мог с собой поделать.
На ней надета белая рубашка — длинная, почти до пяток, а под горлом тесёмки узлом завязаны. Светлые волосы влажные, точно она под дождём гуляла, а мне это кажется сейчас таким трогательным и, чёрт возьми, сексуальным. Будто бы ничего красивее в этой жизни не видел, хотя здесь особенно и не на что смотреть — обычная женщина, каких миллионы, ещё и не слишком здоровая. А я пялюсь, извращенец.
Кожа на ладонях зудела, так захотелось провести ими по её коже, стереть эту чёртову бледность, и я сжал руки в кулаки, чтобы не поддаться порыву. Не поймёт и не оценит, да и мне это не нужно.
Лана. Лана Горская, в замужестве бывшая Ромашкиной. Двадцать шесть лет, разведена.
Я уже знал её имя — немного заняло времени пробить информацию обо всех блондинках в районе двадцати пяти лет, живущих в каком-то из соседних посёлков. Конечно, был шанс, что она приезжая, но нет, мне повезло.
А ещё я уже знал, в какое дерьмо она вляпалась, оставшись фактически на улице, но признаваться ей в том, что успел выяснить, не собирался. Захочет — сама расскажет, мне бы просто за Лорда поблагодарить. Дружить с ней я не планировал, потому её секреты пусть при ней и остаются.
Но внутри что-то царапало, когда понимал, что ей некуда идти. Родители давно умерли, муж оказался конченым уродом, склонным к эффектным жестам, которые слишком дорого обходятся, а имущество всё списано под ноль. Прямо не перспективы у неё впереди, а адский котёл.
Я убеждал себя, что это не моё дело, но никак не мог избавиться от сосущего чувства, что подтачивало моё извечное спокойствие. Хотелось схватить её мужа, пусть и бывшего, за шкирку, встряхнуть хорошенько и выбить всю долбаную дурь, которая отравила жизнь его жене.
Бывшей.
Почему-то эта мысль молотом по мозгам. Но я старательно отгонял её, стараясь не зацикливаться, не думать об этом слишком часто.
Зачем мне эта информация? Не понимал, но избавиться от навязчивых мыслей не получалось. Словно её семейное положение имело хоть какое-то значение.
Но ведь, чёрт возьми, имело!
— Арманд, — выдохнула, а я совсем близко подошёл, нарушая её право на личное пространство. Чёрт, она так произнесла моё имя, что никаких сил не осталось спорить с тем, что меня вот уже несколько дней накрывает с головой, стоит подумать о ней. — Вы…
Не дал договорить: навис сверху, упираясь рукой над её головой. Смотрел в глаза, блуждал взглядом по осунувшемуся худому лицу и искал ответы на свои вопросы. И главным был: какого чёрта меня так к ней тянет?
Я ведь всё это время, каждый божий день, приходил в больницу, чтобы просто узнать, как она себя чувствует. Мог по телефону, мог вообще забить, но тащился через весь город, чтобы лично увидеть. Но целую неделю не происходило почти ничего: Лана то приходила в себя, но ненадолго, то снова впадала в беспамятство.
Я давил на врачей, готов был платить ещё больше, но никто не рисковал давать положительные прогнозы. Просто потому, что сама Лана, казалось, вовсе перестала бороться. Наверное, именно это и сподвигло меня искать ответы в её прошлом. Иначе бы не полез выяснять детали её жизни и так бы ничего и не узнал о том, что с ней произошло.
Ежедневно приходил сюда, кружил стервятником у её палаты, хотя не имел для этого ни единой причины. Но у неё ведь никого не было, совсем никого. И я тешил себя иллюзией, что просто возвращаю ей благодарность за спасённого Лорда. Отказывался верить, что меня просто-напросто тянет к ней.
А потом она очнулась, и мне бы просто поговорить с ней, поблагодарить, но я снова только смотрел и ничего не говорил. Будто бы в глотку клей залили.
И вон Лана совсем близко — настолько, что я мог ощущать аромат её кожи. Она смотрела на меня, глотая застрявшие в горле слова, а я боролся с желанием дотронуться до неё. Снова коснуться, как тогда в машине, и почувствовать разряд тока, что блуждал на кончиках пальцев.
— Ты зачем из палаты вышла? — только и смог выдавить, а Лана моргнула. — Тебе лежать нужно.
Вскинула на меня взгляд, в котором смелость со страхом перемешана — дивный контраст, от которого у меня позвоночник судорогой сводит.
— Но я не хочу. Совсем. Я устала лежать.
— Мало ли, чего нам хочется или нет. Нужно быть хорошей девочкой и слушаться врачей.
— Я ведь очень хорошо себя чувствую, а на улице такая погода прекрасная. — Махнула рукой в сторону большого окна напротив её палаты. — Там солнце…
— Ты ещё слабая.
Я стоял на своём, но Лана, похоже, не собиралась внимать хоть каким-то доводам рассудка. И я её понимал: больницы — не самое приятное место в мире, даже настолько хорошие.
— Я не слабая, я нормальная, — заявила, решительным жестом заправляя волосы за ухо. — И я хочу просто подышать свежим воздухом. Я же не в тюрьме?
Хм, и правда. Имел ли я право что-то ей запрещать? Нет.
— Гулять, говоришь, — протянул, убирая упавшую на её лицо светлую прядь. — В таком виде?
Лана застыла, словно только сейчас до неё дошло, что на люди в этой рубашке точно показываться нельзя, но менять своего решения не собиралась:
— Мне нужна моя одежда или какой-нибудь халат. Есть же здесь халаты? — отвела в сторону глаза, ища кого-то невидимого. Или просто смущалась, насколько я близко. — Во двор же выйти можно?
— Во двор нельзя. — Я качнул отрицательно головой и с такой силой сжал пальцы на дверном косяке, что стало больно. Зато отрезвило. — Нужно с врачом для начала поговорить, а потом уже о прогулках думать.
— Я и хотела, — решительно вздёрнула подбородок, всем своим видом пытаясь доказать, что уже очень здоровая и самостоятельная. — Где его можно увидеть?
