Она слегка тряхнула головой, и они, точно дождевые капли, блеснули на ее нежной щеке, как бы перечеркивая озарявшую лицо улыбку.
— Тысяча двести, — неожиданно для самого себя крикнул Алекс.
— Тысяча четыреста, — отозвался Фортье, метнув пренебрежительный взгляд на Алекса. Он вновь жадными глазами уставился на девушку, подтверждая опасение Алекса, что тот хочет купить ее, чтобы сделать своей любовницей . Во Французском квартале хорошо знали пристрастие Фортье к молоденьким (чем моложе, тем лучше), неопытным девушкам Эта явно пришлась ему по вкусу.
— Две тысячи, — выдохнул Алекс. В наступившей тишине слышалось лишь бренчание цепи на ногах выставленных на продажу женщин.
Фортье рассмеялся, но в его смехе чувствовалась натянутость.
— Вот уж не думал, что вы предпочитаете таких молоденьких. Если бы знал… — Он пожал плечами с наигранным безразличием, но в его темных глазах сквозило еле сдерживаемое бешенство.
— Через час приведите ее к моему экипажу, — велел Алекс аукционеру, не обращая внимания на раздраженную реплику Фортье. — Он будет стоять у дома номер двадцать один по Ройял-стрит, Аукционер кивнул, толстый охранник увел девушку.
Ее еще не успели увести с помоста, а Алекс уже раскаивался в своем необдуманном, как ему теперь казалось, поступке.
— Что это ты так разошелся? — с легкой насмешкой в голосе спросил Томас. Это еще более усугубило чувство досады на самого себя, которое испытывал Алекс.
— Понятия не имею. Иногда я сам себе удивляюсь.
Томас слишком хорошо знал своего друга, чтобы позволить и дальше развивать эту тему.
Приятели поднялись по каменным ступеням и вошли в элегантно обставленную гостиницу. «Сент-Луис» был одним из самых внушительных зданий в Новом Орлеане, его высокий купол можно было видеть за много кварталов.
— Я думаю, «нам обоим сейчас самое время выпить.
Алекс открыл дверь с панелями из кипариса, которая вела в бар, чуть с большим, чем необходимо, усилием и направился к одному из столов. Вокруг них слышались неторопливые разговоры и громкий мужской смех. Некоторые играли в карты, другие стояли у длинной резной стойки красного дерева.
Алекс почти не смотрел на них. Он и сам не понимал, что толкнуло его на такой опрометчивый поступок. И теперь он раскаивался в нем.
— Я обещал Лизетт, что свожу ее поужинать Как ты думаешь, ей понравилась бы эта история с моей новой служанкой?
— На твоем месте я не стал бы ей и рассказывать Она и без того бесится, что скоро состоится оглашение твоей помолвки.
— Для того чтобы успокоить ее, пришлось купить несколько бальных платьев и совершить с ней прогулку на «Королеве Натчеза». Немногие женщины могут устоять перед роскошью этого парохода, самого великолепного судна на Миссисипи. В это мое приобретение я вложил две тысячи долларов. Возможно, я и свалял дурака, купив служанку, но я, черт возьми, заставлю ее отработать каждый заплаченный за нее цент и еще несколько в придачу.
— Почему бы тебе не оставить ее на ночь в тюрьме?
При одной мысли об этом Алекс почувствовал, как у него сжалось сердце. Он еще не забыл, как девушку награждали оплеухами на торгах. Нетрудно было представить, с какой жестокостью с ней обращались в грязной, полной крыс камере.
— Теперь это собственность Бель-Шен. Я хочу, чтобы она была готова принять на себя свою долю общего труда Томас только усмехнулся. На словах Алекс, может быть, и крут, но со своими рабочими обращается честно и справедливо.
Каждая семья на плантации имеет свою хижину, сад, огород, живность. Все ходят в церковь, справляют христианские праздники, женятся по церковным обрядам, и здесь никогда не разлучают семейные пары. На Бель-Шен рабы получают почти столько же, сколько и арендаторы, и имеют прибавку за хорошую работу на сахарной плантации.
Такое обращение с рабами вызывало возмущение многих плантаторов. Но семья дю Вильер в течение многих лет обладала большим могуществом и влиянием, и немногие решались выражать свое возмущение вслух.
В числе немногих был и Валькур Фортье.
— Представляю себе, в каком бешенстве Фортье, — с усмешкой сказал Томас, когда они оба принялись смаковать «Наполеон».
Алекс повертел в пальцах бокал с янтарной жидкостью.
— Он не любит проигрывать.
— Как ты думаешь, почему он не стал торговаться?
Оба они знали, что Фелисиана, плантация Фортье, находится в лучшем состоянии, чем Бель-Шен, которой депрессия 1837 года и неумелое управление Франсуа нанесли большие убытки.
— Выкладывать такие деньги за воровку, как бы молода и хороша собой она ни была, с его точки зрения, вероятно, неразумно. Деньги для Валькура — самое главное. Ни одна юная девушка, тем более такая, какой нельзя доверять, не заслуживает, по его мнению, вложения сколько-нибудь крупной суммы.
Произнося эти слова, Алекс вдруг ощутил новый прилив ярости.
— А теперь, если не возражаешь, поговорим о чем-нибудь другом. Остается меньше часа до той минуты, когда мне волей-неволей придется признать свою глупость. Сегодняшний вечер не сулит мне ничего приятного.
Обхватив руками колени, Ники с несчастным видом сидела на сыром соломенном тюфяке в своей темной сырой камере.
Она ждала, когда наконец ее выведут.
Хотя было и не так холодно, ее пробирала дрожь. Очень хотелось увидеться с Лорной. Ее подругу ввели на подмостки сразу же после нее. У них не было возможности обменяться хотя бы несколькими словами. Может быть, Лорна знает человека, который выкупил ее контракт?
Ники была уверена, что верх непременно одержит высокий черноволосый мужчина с темными глазами и испанскими чертами лица, но, видя, в каком ужасе Лорна, она все же молилась, чтобы этого не произошло. От его похотливого взгляда у нее поползли мурашки по коже, но он был так уверен в своей победе, что в конце концов она поддалась искушению выказать ему свое презрение. И тут вдруг откуда ни возьмись появился другой покупатель, который, спас ее от, по всей видимости, ужасной участи, хотя, вполне возможно, ей предстоит что-нибудь еще похуже.
Этот покупатель выглядел большим, очень сильным мужчиной. Ники вздрогнула. Такой может удержать ее в руках, как бы она ни вырывалась. Он сумеет сделать с ней то же самое, что тюремщики делали С Лорной и другими женщинами, Борясь со своими страхами, Ники закрыла глаза. А ведь она всегда была так бесстрашна, так уверена в себе. Теперь она не могла не вспомнить, как за дерзкое поведение ее избивал Арман Лоран, как ее лишали ужина за то, что она вела себя гордо и надменно. Хотя и не сразу, после борьбы с собой, она научилась молча страдать, удерживать резкие ответы, которые так и рвались с языка. Кончилось тем, что, ее посадили в тюрьму по ложному обвинению.
За дверью Николь слышала тяжелые шаги тюремщиков, их грубый смех. «Куда бы я ни попала, хуже, чем здесь, мне уже нигде не будет», — твердо сказала она себе. Но когда тяжелая железная дверь открылась и ее вывели наружу, она была уже не так уверена, что может надеяться на лучшее.
