. Послышался шорох соломы. Андерсон приподнялся.
— Я хотел бы кое-что прояснить. Вы спросили ее, была ли она в связи с вашим другом, и она, не удостоив вас ответом, ушла?
— Честно говоря, я не спрашивал ее ни о чем. Я просто сообщил то, что знаю.
Андерсон встал со своего ложа и принялся мерить шагами камеру.
— Даже принимая во внимание всю косность британской аристократии, — с нескрываемым отвращением произнес он, — не могу понять, как можно было поверить на слово перепившемуся подонку, даже не спросив ни о чем любимую женщину. Вы получили по заслугам, Кэндовер, и, видит Бог, Мегги пострадала ни за что.
Рейф побледнел от гнева, но принужден был отвечать, так как сам настаивал на откровенности.
— Вы, очевидно, очень мало знакомы с нашей средой. Иначе воздержались бы от столь смелых заявлений. Ни один джентльмен не станет лгать, когда речь идет о столь серьезном вопросе. Удивительно, как Нортвуд вообще решился об этом рассказать, хотя, я уверен, знай он о нашей помолвке, никогда не позволил бы себе этого.
— Нортвуд? — переспросил Андерсон, резко остановившись. — Так это был Оливер Нортвуд?!
— Да, он. Я забыл, что вы с ним работали. Черт, зачем он называл имена! Стыдись, Рейф, ты снова попал впросак.
— Если вы не так глупы, то чертовски наивны и слишком честны для этого далекого от совершенства мира, — протянул Андерсон. — Трудно представить, что вы могли принять на веру слова такого проходимца, как Оливер Нортвуд, хотя, возможно, тогда он был порядочнее, чем теперь. Сейчас, конечно же, его трудно назвать человеком чести.
— Бросьте молоть чепуху. Ну зачем Оливеру оговаривать невинную девушку?
— Немного воображения, Рейф, и вы все поймете. Может быть, он вам завидовал? Думаю, не надо было обладать большой проницательностью, чтобы заметить вашу взаимную влюбленность. Или он затаил на нее обиду за то, что она пренебрегла им, задела его мужскую гордость. Допускаю, что вы никогда не сочиняли небылицы о своих любовных победах, но, уверяю вас, вы — скорее исключение из правил. Дьявол, зная Нортвуда, я могу утверждать, что он оговорит родную мать просто так, из желания напакостить.
Пытаясь хоть как-то защитить честь мундира, Рейф заявил:
— Почему вы так несправедливы к Нортвуду? Согласен, он всегда был мужланом и к жене относится по-свински, но все это еще не говорит о том, что он — лжец. Джентльмен всегда честен, пока не доказано обратное.
— Презумпция невиновности? — сказал Андерсон, опускаясь на солому. — Почему же вы не применили ее к Мегги? Этот мужлан, как вы изволили выразиться, кого вы так яростно защищаете, уже несколько лет продает секреты своей страны всем, кто готов заплатить. Сомневаюсь, чтобы понятие «джентльмен» имело к этой скотине хоть какое-то отношение.
— Что?!
Рейф почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Пусть они никогда не были с Нортудом особенно близки, Кэндовер знал его уже лет двадцать. Они учились в одной школе, воспитывались в тех же традициях. Ни разу у него не было случая усомниться в порядочности Оливера.
И все же новые факты многое объясняли, в том числе и побледневшее лицо Марго, когда Рейф обвинил девушку в вероломстве. Как бы он чувствовал себя на ее месте, если бы некто очень близкий бросал ему в лицо жестокие обвинения, не потрудившись спросить, было ли все это на самом деле?
— Вероятно, он поступил бы так же, как и она: считал бы оправдания ниже своего достоинства. Что Марго тогда сказала? Кажется, что они вовремя раскрыли свою истинную сущность друг перед другом. Тогда он воспринял ее слова как подтверждение виновности, сейчас же эта фраза имела для него совсем иной смысл.
Спрятав лицо в ладонях, Рейф застонал. Только присутствие постороннего удерживало от того, чтобы не разрыдаться в голос. Страшная, ни с чем не сравнимая боль пронзила его. Даже тогда, двенадцать лет назад, ему не было так больно, когда узнал о воображаемой измене Марго. Может быть, оттого, что он считал себя пострадавшей стороной, боль была густо замешана на обиде. Сейчас он чувствовал, что был не прав. Рейф посмотрел на себя глазами Марго.
Он привел ее на этот шаткий путь, его ревность, его неверие… Туманная надежда завоевать любовь рухнула, похоронив под собой обломки мужской гордости.
Как может верить ему Марго, если он ее фактически предал? Сам своими поступками загубил то, что для него имело в жизни цену, и никакими самыми сильными словами не выразить всю горечь утраты.
Глядя на соседа по камере, Роберт Дндерсон постепенно сменил гнев на милость. Он даже проникся к герцогу некоторой симпатией. Как должно быть больно вот так с размаху шлепнуться с небес на землю, будто тебя пинком скинули с недосягаемых высот нравственной чистоты к осознанию того, что ты сам виновен в своих страданиях, и не только в своих. Такой человек, как Кэндовер, благородный до мозга костей, легко может пасть жертвой вкрадчивой лжи Нортвуда.
На самом деле Роберт был прекрасно знаком с кодексом чести, принятым в аристократических салонах Англии. Там слово джентльмена было законом, и никто не сомневался в правдивости утверждений людей, этому кругу принадлежащих.
С другой стороны, юноше, каким был тогда Кэндовер, женщина казалась существом загадочным, полным непостижимой тайны, и только с опытом пришло понимание того, что различие между сильным и слабым полом на самом деле совсем не так велико, а сходства куда больше.
Представляя себе страстное ослепление первой любви, легко понять, насколько сильно на поступки герцога влияли эмоции. Кто в молодости не делал глупостей? И он, Роберт, не исключение, хотя глупости его были несколько иного рода.
Роберт понимал и то, что свою лепту в затягивание узла противоречий внесла Марго. Если бы она разрыдалась, стала все отрицать, недоразумение разрешилось бы в полчаса, и они уже двенадцать лет жили бы счастливой супружеской жизнью. Тогда Роберт никогда не встретил бы Мегги, что было бы потерей для него, но не для его бывшей любовницы. Роберт налил в кружку вина и вложил ее в руку Рейфа. Хорошо бы выпить чего-нибудь покрепче!
— Боюсь, что со сведением счетов с жизнью вы несколько запоздали, — сухо заметил Андерсон.
Рейф выпил вино. Он гордился своим «цивилизованным» отношением к жизни, готов был примириться с ветреностью Марго, получив взамен дружбу и постель. Более того, был даже несколько раздосадован тем фактом, что для нее общественная мораль существует в большей степени, чем для него, и воспринял ее бурную реакцию на его вполне деловое предложение как свидетельство некоей незрелости.
Оказалось же, что юношеское идеалистическое восприятие Кэндовера было куда более близким к истине, чем модный цинизм, который он культивировал в себе годами. Марго Эштон так же искренне любила Рейфа, как и в ту далекую весну. И он, Рафаэль Уайтборн, со всеми его титулами, со всем его весом в самых высоких сферах, оказался недостоин ее любви.
— Неудивительно, что Мегги не хотела иметь с вами ничего общего, когда узнала, что вы приехали в Париж, — подсыпал соли на рану Андерсон. — Если бы она рассказала мне о ваших прошлых отношениях, я бы вас к ней и на семь миль не подпустил.
