— Это шляпка для побега с женихом, — сообщил он. — Я купил ее в «Салли-Энн», восемьдесят девять центов.
— Но зачем?
— Для побега, разумеется, — отозвался он, по-прежнему с большим воодушевлением. — Я подумал, что мы должны, знаешь ли, сбежать. Вместе.
— Ты, наверное, сошел с ума, — сказала я. — Куда нам бежать?
— Как насчет Буффало?
Я расхохоталась, но скоро поняла, что он абсолютно серьезен.
— Это очень мило с твоей стороны, — забормотала я, — но ты же знаешь, я не могу…
Он хотел, чтобы я бросила Артура и переехала к нему. Вот до чего дошло, и Королевский Дикобраз наконец решился признаться в этом. Мы сидели рядышком на кровати и смотрели в пол.
— Я хочу, чтобы мы с тобой жили нормальной Жизнью, — сказал он.
— Вряд ли у нас что-то получится, — ответила я. — Я совсем не умею готовить. У меня вечно все подгорает.
— Я хочу просыпаться рядом с тобой и читать за завтраком «Глоубэнд Мэйл».
— Я могу приходить утром, — сказала я. — К позднему завтраку.
— Я хочу расчесывать твои волосы.
К глазам подступили слезы: как-то я ему рассказала, что Артур меня расчесывает — точнее, раньше расчесывал.
— Что в нем есть такого, чего нет во мне?
Откуда я знаю? Но мне не хотелось, чтобы Королевский Дикобраз все испортил, став серым, многомерным и сложным, как другие. Неужели всякий Хитклифф — замаскированный Линтон? Что же мне нужно, приключения или стабильность, и кто из них что предлагает? Возможно, никто и ничего; наоборот, они сами хотят от меня и того, и другого, а я, как всегда, не оправдываю ожиданий. Королевский Дикобраз лежал головой на моем животе и ждал ответа.
— Не знаю, — сказала я. — Дело не в этом.
Он снова сел.
— В том-то и беда, что ты вечно ничего не знаешь. У тебя отсутствуют мотивации. Разве ты не понимаешь, как это опасно? Ты как автобус со школьниками, у которого отказали тормоза!
— Я же не нарочно, — ответила я. И чтобы как-то реабилитироваться, купила ему витамины «День за днем» и пару носков, а еще почистила от пыли чучела. И даже отдала ему свою лису — ту, что досталась от тети Лу. Это был поистине царский подарок: я ее очень любила. Когда-то Королевский Дикобраз пришел бы в восторг, но теперь едва взглянул на нее.
— Ты могла бы, по крайней мере, рассказать ему о нас, — буркнул он. — Мне иногда кажется, что ты меня стесняешься.
Тут я почувствовала, что пора поставить точки над «и».
— Не могу, — решительно заявила я, — это все разрушит. Я тебя люблю.
— Ты боишься рискнуть и попробовать жить со мной, — горестно произнес он. — Я это вижу. Сейчас я, конечно, не бог весть кто, но подумай, какой у меня потенциал!
— Я люблю тебя таким, какой ты есть, — сказала я, но он не мог мне поверить. Отнюдь не потому, что я его не любила. Нет, любила, но как-то странно, зная, что не могу с ним жить. Для него реальность переплеталась с вымыслом, и, следовательно, ее не существовало вовсе. А для меня это означало бы отсутствие вымысла — и выхода.
В следующий раз, едва выйдя из грузового лифта, я обомлела. Королевский Дикобраз ждал меня, но он больше не был Королевским Дикобразом. Он коротко постригся и сбрил бородку и сейчас стоял посреди комнаты, без плаща, без трости, без перчаток, в обычных джинсах и футболке с надписью «Хонда» Обыкновенный Чак Брюер; наверное, он всегда им был, под своей бородкой? Его как будто разорили.
— Боже мой! — чуть не взвизгнула я. — Зачем ты это сделал?
— Я его убил, — сказал Чак. — С ним навсегда покончено.
Я расплакалась.
— Да, и вот еще что, — добавил он, срывая со стены фотографию Королевы и плакат про динамит и бросая их поверх кучи своих костюмов.
— А как же твои чучела? — глупо спросила я.
— Я их выкину, — сказал он. — На кой они мне сдались?
Я смотрела на его подбородок; никогда его раньше не видела.
— Теперь ты ко мне переедешь? — спросил он. — Не обязательно сюда, мы можем купить дом.
Это было ужасно. Он думал, что если станет больше похож на Артура, то сможет занять его место, но в результате убил ту свою часть, которую я любила, А той, что осталась, я едва ли могла чем-то помочь. Без бороды у Чака был подбородок счетовода.
Я ненавидела себя за эти мысли. Я чувствовала себя монстром, огромным, бессмысленным монстром, безнадежно ограниченным. Как можно в такую минуту думать о каком-то подбородке? Я бросилась обнимать Чака. Но не могу же я сделать то, чего он хочет, это неправильно.
— Вижу, что не переедешь, — сказал Чак, освобождаясь из моих рук. — Тогда, полагаю, остается одно. Как ты относишься к двойному самоубийству? А может, лучше сначала застрелить тебя, а потом спрыгнуть с крыши «Торонто Доминион Центра» с твоим телом на руках?
Он сумел выдавить белозубую улыбку, но она меня не обманула. Чак говорил абсолютно серьезно.
27
Громоздкий грузовой лифт медленно ехал вниз. Я представила, как Королевский Дикобраз, топоча по ступеням и теряя на ходу одежды, преодолевает три лестничных пролета и, абсолютно голый, встречает меня внизу; но когда дверь, скрежеща, открылась, его там не было. Пробежав три квартала до «Кентуккских жареных кур», я нырнула внутрь и взяла «семейное ведерко». Потом, на такси, вернулась к себе домой. Сейчас я во всем сознаюсь. Буду плакать. И буду прощена, это больше никогда не повторится — если только Артур простит меня, и примет обратно, и спасет.
Я поднялась по лестнице и, тяжело дыша, распахнула дверь своей квартиры. Я была готова к бурной сцене. Это будет не только признание, но и обвинение: почему Артур довел меня до этого, что он теперь предлагает делать и не следует ли проанализировать наши отношения, чтобы понять, где мы допустили ошибку? По каким-то непонятным, а возможно, даже садистским соображениям Артур позволил мне связаться с маньяком-убийцей — пора ему об этом узнать! Мне нужно так немного: капельку любви, толику человеческого участия. Неужели это так страшно и неестественно, неужели я какой-то мутант?
Артур смотрел телевизор. Он сидел ко мне спиной; его шея и затылок казались такими уязвимыми. Я заметила, что ему давно пора постричься, и у меня защемило сердце. Он ведь как ребенок, цельный в своей вере и убеждениях. Что же я делаю?
— Артур, — сказала я, — мне нужно с тобой кое о чем поговорить.
Он, не поворачивая головы, спросил:
— А нельзя подождать, пока кончится передача?
Я села на пол за его стулом и открыла «семейное ведерко». Молча предложила ему.
— Как ты можешь есть эту американскую пакость? — сказал он, однако взял грудку и принялся жевать. По телевизору показывали олимпийский чемпионат по парному фигурному катанию; раньше Артур смотрел только новости, но теперь его устраивало все: комедии, хоккей, полицейские сериалы, ток-шоу. У нашего телевизора были вертикальные помехи в нижней трети экрана, отчего участники ток-шоу имели четыре руки, словно индийские боги и богини, а погони проходили еще и в зеркальном отражении, с двойным набором полицейских и преступников. Артур из экономии не хотел отдавать телевизор в мастерскую, уверяя, что знает человека, который может его починить.
