Рутина больше похожа на яичные белки в кляре: вкуса от нее почти никакого, но она удерживает все от распада.
Стезя супруги, герцогиня К. А. ПеллАдам очень старался не скучать. Скука была слабостью его сестры, и он считал себя выше этого. Пока у него была работа, он никогда не жаловался.
Тем не менее через неделю после того, как они закрыли за капитаном дверь, Адам вплотную познакомился с утомительным явлением, именуемым «досуг».
Частью проблемы был отказ Сфинкса позволить ему работать над «Каменным облаком». Где-то за грязными обоями и нелепыми комнатами, в просторном доке, полном механических грузчиков, их корабль ремонтировался без него. Факт весьма раздражал, но, так как материалы, инструменты и верфь принадлежали Сфинксу, Адам был не в том положении, чтобы спорить. Сфинкс отказался сообщить, кто будет следить за работой и выполнять ее.
Впрочем, Сфинкс вообще мало что им рассказывал. После всех пререканий из-за контракта, который гарантировал ему неограниченный доступ к экипажу «Каменного облака», Сфинкс не спешил беседовать с командой. На самом деле, после того как Сфинкс проводил их в покои тем же вечером, после отправки капитана в библиотеку, он не вернулся, хотя время от времени присылал лакея с оленьей башкой – проверять, как идут дела.
По крайней мере, Сфинкс выделил им достойные апартаменты. Это была не ночлежка в Новом Вавилоне, едва отличимая от собачьей будки. Это была настоящая, пусть и потертая роскошь.
Комнаты с высокими потолками, хорошо обставленные. Каждому досталось по одной, и еще был общий обеденный стол, камин и полностью оборудованная кухня с чудесами вроде газовой плиты и крана, из которого текла горячая и холодная вода, чей запас был, похоже, бесконечным. Открытая планировка и экзотическое оборудование сделали приготовление пищи неким зрелищным видом спорта. Если они обнаруживали недостаток в кладовых, нужно было только попросить Байрона выполнить заказ, хотя для этого требовалось по крайней мере четверть часа выслушивать жалобы оленя, чье красноречие граничило с театральным монологом.
Камин и каминная доска несли на себе следы времени, но были еще крепки; бархатная обивка клубных кресел полысела на подлокотниках, но подушки не утратили формы. На четверых у них было две уборные, и в каждом из этих вымощенных плиткой храмов чистоты высился эмалированный алтарь в виде ванной на львиных лапах. Когда Адам погрузился в нее в первый раз, вода так сильно потемнела, что он почувствовал себя чайным пакетиком.
А капитан тем временем гнался за котом, все глубже уходя в якобы бездонную библиотеку, пытаясь доказать Сфинксу, что он трезв или, по крайней мере, скоро протрезвеет.
Они не очень-то об этом разговаривали, хотя молчание не мешало каждому размышлять о случившемся. Со своей стороны Адам понимал, что вернуть доверие капитана теперь будет намного сложнее. Вдобавок к этой загадке он еще и не мог уразуметь, что сказать сестре; освободившись от обязанности отчитывать и ограничивать ее, он не имел понятия, о чем с ней разговаривать.
Но с материальной, практической точки зрения он ни в чем не нуждался.
Не считая радости, работы или мечты, чтобы время потекло быстрее.
Как старпом, «мистер Уинтерс» отвечала за пополнение запасов скуки, когда те подходили к концу. Она установила и ввела в действие распорядок, который Адам находил безжалостно унылым. Хуже того, она редко выпускала его из виду, потому что была уверена: у Сфинкса есть планы на его глаз и он может увести юношу без предупреждения. Эдит заняла соседнюю с ним спальню, в то время как Ирен и Волета поселились в комнатах напротив. Адам подозревал, что «мистер Уинтерс» сидела на страже у его двери в тех случаях, когда беспокойство не давало ей уснуть.
Общая скука лишь подпитывала его одержимость злополучным капитаном Джорамом Браге. По ночам Адам перечитывал дневник Браге, гадая о подоплеке искровиков, «чудовищных ноздрей», которые неустанно храпят, и «города под нерушимым колоколом». Дневник был полон фантастических намеков на богатство, которое пряталось над головой. Он задавался вопросом, нет ли лестницы или лифта где-то в каньоне дверей внутри логова Сфинкса, которые могли бы доставить его на вершину. Впрочем, если и нет, это не важно; он был готов вскарабкаться на Башню при помощи лишь собственных рук, если понадобится.
Эдит же считала рутину вполне удовлетворительной. На самом деле она обнаружила, что цепляется за саму мысль о рутине в удручающие ночные часы – тот бесцельный, эластичный промежуток существования, когда течение времени словно замирает. Как туман вокруг корабля, предрассветные часы лишали ее всякого чувства движения вперед, скорости и направления. Она проводила ночи, ворочаясь с боку на бок на перине, погружаясь то в беспокойные сны, то в тревожное бодрствование. Она беспокоилась о безопасности команды и о том, сможет ли удержать Сфинкса от ловли их на крючок. А если Сфинкс выполнит угрозу и не вернет ей движитель – что это будет значить для ее независимости?..
И был, конечно, Том. Бедный, несчастный Том. Он провел последние месяцы, отравляя себя портретом жены, испуганный подступающим безумием, неспособный признаться в этом страхе даже самому себе, не говоря о команде. Но то, что он был всего лишь одурманен и отказывался это признать, казалось таким банальным! Как они могли надеяться на успех перед лицом столь ужасного безразличия и жалких возможностей, если что-то настолько мелкое, как порошок на картине, едва не уничтожило все, ради чего они трудились? Возможно, они достигли пределов надежды, которая уже ничего не добавляла ни к способностям, ни к удаче. Если все пойдет хорошо, он вернется через несколько дней, избавившись от зависимости. Но что тогда? Будет ли он делать вид, что все ошибки связаны с крошкой? Команда примет его или станет избегать? Приложит ли он усилия, чтобы вернуть их доверие, или от смущения попытается похоронить прошлое?
