Марибор посмотрел в холодеющие, остеклённые глаза и ощутил, как по жилам начала стыть кровь, в след этому кожа будто покрылась коркой льда. Тогда он ещё не знал, что этот урок будет последним.
Мёрзлый поток воды хлынул на голову. Марибор, вырываясь из липкого небытия, задохнулся, судорожно глотая воздух, чувствуя, как колючая вода осколками рассыпается по груди и спине, попадает в нос и горло, царапает нёбо. Он закашлял, прочищая засаднившее горло. Рана на шее взорвалась болью, и показалось, что в глотку вонзили копьё, но не успел княжич прийти в себя, как новый поток ухнул всё так же сверху, вынудив забыть о дыхании и едва не остановив сердце.
– Давай, очухивайся! – услышал скрежещущий голос.
Марибор дёрнул руками, чтобы придушить того, кто так неосмотрительно обошёлся с ним, но не вышло. Запястья оказались крепко связанными, воздетыми вверх – он был подвешен к столбу. А когда мутная пелена сошла с глаз, Марибор разглядел в ярком дневном свете узкое бородатое лицо Оскабы. Мир вокруг перестал неистово вертеться, замер, сокращаясь до острых краёв бурлящего гнева, который клокотал огнём внутри Марибора, как жерло кузнечной печи.
– Убью, сука… – прохрипел он севшим голосом, яростно глядя исподлобья, сжимая затёкшие руки в кулаки.
Вождь лишь усмехнулся.
– Попробуй, аже получиться, без рук, – ответил Оскаба с насмешкой.
Марибор, сжав челюсти, огляделся. Рядом стоял другой воин с бадьёй в руках, видно степняк намеревался ещё плеснуть воды на голову пленённого, дабы скорее привести в чувство. Марибор оглядел себя. Рубаха, пропитанная кровью и водой, превратилась в жалкие лохмотья, штаны облепляли ноги сухой коркой и наверняка тоже залиты были рудой.
Прежняя бодрость мгновенно схлынула, как вода, что сейчас гадко и противно стекала с волос и шеи, оставляя за собой жгучие следы, будто сотни ножей полосовали его кожу, да и прикосновение царапающего ветра, и поток света причиняли невыносимую муку, давили на глаза. Дали о себе знать и отбитые бока. Раскалёнными оковами стянуло горло, не позволяя вдохнуть свободно. Марибор в какой-то миг усомнился, что голова не отсечена и всё ещё на плечах. К тому же темя затопило резью, что вызвало позывы тошноты.
Марибор туго втянул в себя воздух, казавшийся таким же раскалённым и сухим, как песок на солнце, и от чего начало драть горло, будто заржавелыми крюками. Степняки оставили его в живых, хоть он и потерял много крови. Смешно подумать, что Оскаба сохранил ему жизнь в надежде получить откуп. А держать Марибора в плену для вождя равносильно тому, чтобы прикормить дикого бера27. Другое дело – Данияр. Марибор, вспомнив о минувшей бойне, огляделся ещё раз, но племянника так и не нашёл.
Оскаба, видно прочитав на лице пленного недоумение, довольно оскалился. И Марибор знал, сколь бы он ни ощущал себя скверно, сил у него хватит, чтобы придушить этого паскуду, а потому вождь неумышленно сделал шаг назад.
Марибор находился на самом солнцепеке, в середине широкого двора. Он медленно обвёл взором постройки. Окна зияли пустотой, телеги были перевёрнуты, разбросанно повсюду тряпьё, осколки глинных горшков, пожжены кровли. Несколько степняков недалеко пеклись под солнцем, среди них мелькал гладкий череп Анталака – видно они были приставлены смотреть за пленным. Остальные наверняка таились в прохладе.
Деревню разграбили давно, и народ, если и остался в живых, покинул обжитые места. Но что это за поселение? Как далеко ушли от Доловска? Легко бы можно было определить, если бы Марибор знал, сколько времени находился в беспамятстве. Княжич не раз вырывался из объятий Нави, но жидкий тугой огонь захлёстывал его снова с головой, не позволяя понять, что с ним и где он находится. Он тут же погружался в огненное жерло, где его терзали холодные едкие воспоминания боя у леса. Всем существом рвался из зыбкого беспамятства, и чем сильнее он стремился, тем глубже его затягивала вязкая чёрная топь забвения.
«Много ли прошло времени?» – билась мысль болезненным нарывом.
И коли его оставили в живых, значит недругам что-то нужно. Смертный холод разлился по телу, когда он подумал о Зариславе. Смогла ли она ускользнуть? От бессилия его заколотило изнутри, чёрным мраком застелило ум.
Марибор вернул мутный взгляд на вождя. Как бы его ни распирало от гнева, но Оскаба оказался хитрее. Предал, тварь! Того и стоило ждать, ведь ко всему степняк умелый воин и стратег, отличавшийся своей жестокостью. Теперь уже нет смысла корить себя. Марибор заслужил смерти, и Боги давно давят его гневным взором. Верно кончилось их терпение. Пришло время расплаты.
– Что тебе нужно? – прошептал Марибор, чувствуя, как расточаются силы. Слишком глубокие раны, а солнце жжёт кожу, и плотная духота поднимается от сырой земли.
Стоявший на расставленных ногах Оскаба качнулся. Глаза сузились до щёлок, он внимательно посмотрел на княжича, раздумывая.
– Ты хотел предать меня. Я это понял с последней нашей встречи, ещё когда ты заставил меня ждать. Думаешь, я не знал, чем кончится наша договорённость?
– Ты получил плату. Мог бы уйти по добру.
Оскаба хмыкнул, и лицо его выказало отвращение. И как бы Марибор ни силился, не мог понять, зачем было вождю подвергать себя такой опасности – нападать на княжеский отряд. И где он, леший его подрал, взял столько воинов!? Марибор ведал, что было их числом не больше дюжины. Или этот ублюдок заранее всё задумал и только ждал нужного времени? Оскаба знал многое, знал все передвижения Князей Доловска и Волдара. Знал о намечавшемся венчании. Как же опрометчиво Марибор поступил! Но тогда он не ведал, что всё обернётся именно так. Смерти воеводам он не желал, как и Радмиле, Доловской княжне, и не ведал, что Зарислава станет ему настолько близка и дорога…
Вспомнив её бледное лицо, ясные глаза, полные страха, Марибор пошатнулся. Стиснув зубы, дёрнул руки, но в запястья только больнее врезались путы.
Оскаба попятился, делая знак своим людям.
– С тобой останутся мои други. Слишком много я потерял воинов, и ты бил нас наравне с воеводами, а потому Анталак очень зол. Он потерял своего сына Липоксая, так что советую не дурить, тебе же хуже будет. А вечером жрица решит, что будет делать с тобой. И молись своим божкам, чтобы Вагнара тебя пощадила.
Марибор в удивлении вскинул взгляд – не ослышался ли. Вождь только едко глянул на княжича и отступил.
Имя княженки врезалось в уши. Вагнара? Помнится, в последний раз, когда он видел её, девка выглядела скверно. Верно, жива ещё. И что значит, «жрица»? Впрочем, на вопросы Марибору никто не собирался отвечать, а потому он опустил голову и долго смотрел в жёлто-серую твердь, да в собственную тень. Вскоре к ней приблизились ещё две тени, и Марибор, поднявший было голову, дёрнулся, силясь согнуться, да верёвки не позволили – удар, что пришёлся в солнечное сплетение, выбил дыхание и способность видеть и слышать. Но не успел он опомниться, как стальной кулак врезался в висок. Марибор сквозь дребезжащий звон в голове, почувствовал, как раскрылась подсохшая рана на шее. А потом пальцы одного из мужей вонзились в волосы, дёрнули, вынуждая княжича глядеть вверх. Бритоголовый Анталак смотрел в упор, во взгляде его плескалась лишь лютая холодная ненависть. Чёрные угли глаз воспламенились. Лицо исказилось в омерзении. Будто Марибор был виноват в смерти его сына.
