Высотой мингунская пагода должна была достичь почти двухсот метров. Даже пирамида Хеопса уступала бы ей пятьдесят метров.
Строила пагоду вся страна: тысячи подвод с камнем и кирпичом съезжались из Таунгу, Прома, Швебо и Шанских гор. Каменщики, согнанные со всех провинций, день и ночь клали слой за слоем кирпичи. Тринадцать лет продолжалась эта немыслимая работа. Первые семь лет король часто приезжал на строительство. Посреди Иравади, на острове, был возведен специальный дворец, в котором король жил, наслаждаясь шумом великой стройки, наблюдая с умилением, как пядь за пядью вырастало его любимое детище.
За тринадцать лет была построена третья часть пагоды. Куб на пяти террасах возвышался на семьдесят метров. На него пошло больше кирпича, чем на строительство столицы и многих городов. Рядом выросли тридцатиметровые львы.
И тут в измученной непосильной ношей стране все шире и шире стали распространяться слухи об одном предсказании. Где оно родилось, неизвестно. Может быть, в отдаленной деревне, может, в самом дворце, может, и среди рабочих на стройке. Это было одно из тех предсказаний, которых ждут задолго до их появления. И неудивительно, что уже через месяц о нем знал каждый бирманец.
«Если пагода будет построена, погибнет великая страна», – гласило оно.
В предсказании существовала немалая доля истины. Бюджет страны был полностью нарушен, казна пуста, трудовые повинности мешали крестьянам сеять и убирать рис, люди голодали… Еще немного, и весь организм, называемый государством, не выдержит напряжения. В чем это выразится – в крестьянском ли восстании, в поражении в войне с соседом, в дворцовом ли заговоре – неизвестно. Очевидно, это понял, как ни тяжело было признать, и сам король. После тринадцати лет строительства он приказал прекратить его.
Ушли каменщики, оставив груды неиспользованного кирпича, покинули стройку художники, скульпторы и архитекторы, прожившие возле нее несколько лет, закрылись лавки и склады возникшего было по соседству города…
В 1838 году Бирму постигло стихийное бедствие – землетрясение. Сильнее всего пострадала недостроенная пагода. Возможно, повлияло именно то, что она была не завершена, или же в самой конструкции был просчет – такой гигант слишком тяжел, чтобы устойчиво стоять на земле – пагода дала трещину и стала похожа на надломленную буханку хлеба. Рухнули и львы, раскидав по земле метровые когти.
Только отлитый специально для пагоды колокол высотой четыре метра и девяносто тонн весом, величайшее достижение бирманских литейщиков, стоит на каменном постаменте, неподвластный времени и землетрясениям. Это самый большой в мире из «работающих» колоколов (лишь «Иван Великий» превышает его весом и размерами). Его специально отлили таким громадным, чтобы он соответствовал пагоде.
Если подойти к колоколу и ударить в него три раза специально лежащей рядом колотушкой, исполнится заветное желание.
Над памятником тщеславию, стоившим жизни тысячам людей, раздается низкий, густой гул…
Мандалайский дворец. Последняя причуда короля
Это был прекраснейший и самый большой из дворцов, когда-либо построенных в Бирме. И его не существует. Он не очень давно построен и совсем недавно погиб. История его – одна из самых горьких историй в Бирме.
…Цари Бирмы имели обыкновение переносить столицу с места на место. Города в тропической Азии быстрее растут и быстрее старятся, чем на севере. Почти все дома тростниковые или деревянные. Деревянные даже дворцы. Только пагоды и храмы складывают из кирпича и камня. Через несколько десятилетий город выползает из отведенных ему границ и начинает разрастаться, взбираясь по холмам или залезая в болота, теснясь внутри, сужая улицы и площади, рождая невероятную путаницу и тесноту переулков, сутолоку и вонь базаров, захламленность улиц и закоулков, скученность домов и хижин – благодатную почву для буйных пожаров, для опустошающих эпидемий.
Но, перенося столицу на новое место, бирманские цари никогда не объясняли это заботой о гигиене. Это случалось просто потому, что царь хотел отмежеваться от деяний и дурной славы предшественника, или потому, что ему являлось откровение свыше, или потому, что он хотел своей столицей и своими деяниями перещеголять других владык.
В течение нескольких столетий столица Бирмы гуляла по среднему течению Иравади, то опускаясь к Пагану, то останавливаясь в Сагайне, то перекочевывая в Аву, то кидаясь в Амарапуру, чтобы снова вернуться в Аву. Последней столицей королевской Бирмы был город Мандалай, пожалуй больше, чем какой-либо другой бирманский город, известный в Европе – о нем говорили в конце прошлого века во многих странах, туда стремились английские войска во время третьей англо-бирманской войны, после которой Бирма потеряла независимость. А потом Бирма стала английской колонией, о Мандалае бы и забыли, как и о других столицах покоренных Великобританией государств, но город снова всплыл в хорошо известном стихотворении Киплинга. «По дороге в Мандалай…» – начинается оно.
Когда говорят о столице бирманских королей, представляется город, отмеченный печатью восточного долголетия, убеленный сединами храмов и мечетей, отягощенный кольцами ветшающих крепостных стен. А Мандалай совсем недавно отпраздновал свое столетие.
В 1852 году английские войска во второй раз за четверть века высадились в Рангуне и, разгромив войска бирманского короля Паган Мина, аннексировали богатые южные провинции страны, отрезав Бирму от моря. После этой войны Бирма из большой державы превратилась в изолированное от всего мира гористое королевство, и дни ее были сочтены. Сочтены прежде всего потому, что Великобритания не собиралась останавливаться на достигнутом. Как только у нее появлялась возможность начать наступление на Бирму, сразу находился гуманный предлог – то ли дурное обращение бирманского короля с английскими купцами, то ли денежные споры бирманского правительства с английской фирмой, то ли плохой, жестокий характер самого короля. Великобритания никогда не нападала на чужую страну просто так. Она всегда выступала на стороне высшей справедливости, на стороне слабых и порабощенных – будь они английскими купцами или родственниками короля. Англия немедленно снаряжала большую эскадру и на полях сражений учила короля вести себя должным образом.
Через год после поражения Бирмы при дворе Паган Мина созрел заговор. Заговорщики группировались возле Миндона, разумного и просвещенного принца, сторонника реформ и проводника более гибкой политики.
Заговорщики победили, потому что на их стороне были не только реформаторы, но практически и вся знать, чиновничий аппарат, разочарованный в короле, проигравшем войну, и крестьянство, которое сильнее всех страдало от военных поборов.
Вступив на престол, Миндон сохранил старшему брату жизнь, дворец и свиту.
Миндон хотел мира. Он понимал, что отрезанная от моря, отсталая Бирма не выдержит еще одной войны с англичанами, полностью потеряет независимость. Мин1 дон неоднократно направлял послов к вице-королю Британской Индии с просьбой вернуть отторгнутые провинции и, разумеется, получал резкий отказ. Но это совсем не значило, что он примирился с потерей южных провинций. Миндон полагал, что Бирма, создав настоящую современную армию, промышленность, найдя союзников среди европейских держав, сможет вернуть утраченные области. Он до конца своих дней так и не ратифицировал предложенного англичанами мирного договора, по которому южные провинции объявлялись английскими владениями. Больше того, при дворе всегда находилась группа чиновников, ожидавших того момента, когда можно будет приступить к своим обязанностям на юге страны, – они официально считались губернаторами, судьями и военачальниками Пегу, Рангуна и Аракана.
