Вслед за Людьми Стаи сюда явилась стойкая к холоду раса, близкая к людям, и они привели с собой четырехногих животных, снабжавших их пищей и одеждой, с которыми эти люди совокуплялись.
— Разве это возможно? — переспросил Грен.
— Я лишь повторяю тебе старые легенды. Что возможно, а что нет — не моя забота. В общем, эти люди назывались Овцеводами. Они изгнали Стаю и в свою очередь были сметены волной Ревунов — видом, по легенде произошедшим от брачного союза Овцеводов с их животными. Некоторые Ревуны все еще живут где-то, но подавляющее их большинство было перебито в ходе очередного нашествия, когда здесь появились первые Силачи. То были кочевники… я сам однажды наткнулся на нескольких из них, но они оказались жестокими и непроходимо глупыми варварами. Вслед за ними пришла еще одна, побочная ветвь человечества — Пахари, раса, имевшая небольшой дар к выращиванию урожая, но никаких других способностей.
Пахарей вскоре прогнали вострошерсты… или Бамбуины, если называть их правильно.
Вострошерсты живут в этом краю, то обретая силу, то теряя ее, вот уже много веков. Действительно, как гласят мифы, им удалось перенять умение готовить пищу у Пахарей, умение изготавливать примитивный транспорт — у Силачей, умение разжигать огонь — у Людей Стаи, дар речи — у Овцеводов и так далее. Насколько легенда правдива — не мне судить. Остается лишь непреложный факт — вострошерсты действительно заполонили эти холмы.
Они капризны и своенравны; верить им нельзя. Порой они подчиняются мне, а порой не желают. К счастью, они опасаются мощи моего народа.
Честно говоря, я бы не удивился, если вы, народ, обитающий на деревьях… Бутербродники, так вас, кажется, называли те толстяки?.. если вы станете провозвестниками нового нашествия, новой волны захватчиков. Впрочем, даже если и так, откуда вам об этом знать…
Большая часть этого монолога пропала втуне; Грену и Яттмур приходилось смотреть себе под ноги, продвигаясь по каменистой равнине.
— И кто же эти люди, что прислуживают тебе, точно рабы? — спросил Грен, указав на старика-носильщика и женщин с татуировками.
— Я полагал, что ты догадаешься сам… Они — потомки Пахарей, которые вымерли бы все без остатка, если б не наша защита.
Видишь ли, Пахари регрессируют. Наверное, я как-нибудь в другой раз постараюсь объяснить, что это значит. Они регрессировали больше, чем кто-либо другой. Они вообще превратятся в ожившие овощи, если только стерильность не погубит их расу прежде. Искусство речи они утратили давным-давно. Хоть я и говорю «утратили», на самом же деле это стало их достижением, ибо выжить они могли, только уничтожив все, что стояло между ними и растительным уровнем.
Подобные изменения неудивительны в нынешних условиях, но вместе с ними протекала и более необычная трансформация. Пахари потеряли представление о времени; в конце концов, ничто уже не напоминает нам о времени суток или года… так что охваченные упадком Пахари совсем позабыли, что такое время. Для них оно представляется единицей, за которую они берут продолжительность своей жизни. Это был — и до сих пор остается — единственный временной отрезок, который они способны различать: «период бытия».
Так им удалось сделать свою жизнь двунаправленной, и теперь они могут жить на любом отрезке ее протяженности.
Яттмур и Грен обменялись растерянными взглядами, потерявшимися в сумраке.
— Ты имеешь в виду, эти женщины могут жить сразу и вперед, и назад? — спросила Яттмур.
— Этого я не говорил. Да и сами Пахари не так описали бы свои ощущения. Их сознание не похоже на мое или даже на ваше, но когда, скажем, мы подходили к мосту, охраняемому вострошерстом с факелом, я заставил одну из них перенестись немного вперед по ее «периоду бытия» и посмотреть, прошли ли мы по мосту без досадных происшествий.
Вернувшись, она заверила меня, что прошли. Мы двинулись дальше, и она оказалась права, как и всегда.
Разумеется, они передвигаются вдоль по времени только тогда, когда им что-нибудь угрожает; самый процесс этого перемещения изначально был их способом защиты. Например, когда Яттмур в первый раз предложила нам пищу, я заставил женщину забежать ненамного вперед, посмотреть, не отравились ли мы. Вернувшись, она сообщила, что мы все еще живы, и тогда я узнал, что могу есть без опаски.
Точно так же, когда я впервые увидел вас обоих в компании с вострошерстами и этими… как вы их называете?.. людьми-толстячками, я послал женщину взглянуть, нападете ли вы на нас. Как видите, даже такая жалкая раса, как Пахари, имеет свое применение!
Они медленно продвигались через предгорья, бредя в глубоком зеленоватом сумраке, сдабриваемом светом, который отражался от теснившихся вверху облаков. То и дело где-то слева вспыхивали, чтобы тут же пропасть, движущиеся огоньки — за ними по-прежнему шли вострошерсты, зажегшие еще несколько факелов в помощь первому.
Пока Собрат Йе вел свой неспешный рассказ, Грен с вновь обретенным любопытством поглядывал на двух женщин из племени Пахарей, возглавлявших процессию.
Поскольку обе шли обнаженными, он видел, как мало развиты их половые признаки. Скудные волосы украшали лишь головы, отсутствуя на венериных холмах. Бедра их были узки, тощие груди — отвислы, хотя, насколько можно было судить об их возрасте, обе женщины были еще далеко не старухи.
Они шли не торопясь и не мешкая, не оглядываясь. Одна из женщин несла на голове тыквенную чашу, в которой был заточен сморчок.
В сознании Грена пробежала неприятная волна понимания, насколько странным должно оказаться мировосприятие этих женщин по сравнению с его собственным; на что могут быть похожи их жизни, как могут течь их мысли, если их «период бытия» не последователен, но представляет собой вереницу отрывочных, перемешанных эпизодов?
Помолчав еще немного, Грен спросил у Собрата Йе:
— Счастливы ли они, эти женщины из племени Пахарей?
Ловец-несун от души рассмеялся.
— Мне никогда не приходило в голову задать им подобный вопрос!
— Спроси их сейчас.
Раздраженно взмахнув хвостом, Собрат произнес:
— Все вы, люди и вам подобные, носите на себе проклятие пустого любопытства. Это отвратительная черта, которая не приведет ни к чему хорошему. Отчего я должен заговаривать с ними? Для того лишь, чтобы удовлетворить твою страсть?
И потом, чтобы перемещаться внутри собственной жизни, необходимо полное отсутствие интеллекта; неспособность отличить прошлое от настоящего и будущего требует огромной степени безразличия. Пахари вообще не имеют языка; подари им идею передачи мыслей словами — и тем самым подрежешь им крылья. Заговорив, они не смогут перемещаться. Пока они способны перемещаться, ничего вразумительного от них не услышишь.
Вот почему я постоянно таскаю за собою двух женщин сразу… Предпочтительнее иметь рядом женщин, они куда более безразличней мужчин. Одна женщина знает определенный минимум слов, чтобы суметь понять мои приказания; жестами она передает их подруге, которую таким образом можно заставить переместиться при возникновении опасности. Все это очень неудобно и сложно, но зато это избавило меня от множества неприятностей в моих странствиях.
