— Ты обещал Роберту отпустить его, — напомнил он. — Надеюсь, теперь ты веришь, что он не убийца?
Даниил все никак не мог прийти в себя от этой метаморфозы. Человек, которого он считал более близким, чем родной отец, оказался преступником, маньяком. Это не укладывалось в голове.
— Ладно, за руль сяду я, а то ты, пожалуй, не в состоянии вести машину, — сказал Берт.
Потрясенный Даниил смотрел на своего друга, спокойно и уверенно ведущего машину по скользкой грязи. Многое теперь стало ему понятно в нем. То, чего раньше он не понимал. Он представил себе, как тяжело было Берту с таки страшным человеком, считающимся его отцом. И еще он поражался себе. Каким же наивным и восторженным дураком был он сам, в каком мире романтических грез существовал, совершенно не замечая реальности! А еще возомнил себя писателем! Три человека, самые близкие: Берт, Диана, Власта, были совершенно ему неизвестны. Он упрекал себя за инфантилизм и глупость и восхищался тем, кого еще недавно считал предателем. И думал, как же был прав Берт, насмешливо называя его «беби». К тому же он был эгоистичным ребенком, который капризно требовал от других исполнения своих желаний, не думая и заботясь ни о ком. Только теперь он понял, что скрывалось за ироничной насмешливой манерой Берта, какой ценой давалась другу эта уверенность в себе и что стояло за решительностью и силой характера его сестры. Когда машина подъехала к дому, он наконец решился обратиться к Берту.
— Прости, я был так глуп, — сказал он. — И напрасно оскорблял тебя.
— Это все сейчас неважно, — ответил Берт. — Главное, мы нашли убийцу.
— Я все никак не могу поверить, — произнес Даниил. — Но если в клубе был он. — Даниил никак не мог теперь называть архитектора дядей Витей, как раньше, — то там, конечно же, не было Роберта. Только как он мог заставить Диану себя подставить? Очевидно, ни столкнулись, и поскольку она была свидетельницей, он как-то принудил ее. Но как?
— Может, у него был пистолет, — предположил Берт. — Если он шел на встречу с женщиной, которая шантажировала его, то вполне мог захватить его, а когда увидел нож, который взяла из дома твоя жена, чтобы защищаться от него, он мог отобрать его у нее и постараться имитировать самоубийство. Но ему помешала Диана, и, чтобы она молчала, он заставил ее все взять на себя.
— Но он не мог оказаться убийцей, не мог, — вспоминая то, как ему всегда нравился архитектор, тупо повторял Даниил.
— Я тоже не верил в это до последнего, поэтому ничего и не говорил тебе, хотел сначала все выяснить сам. Когда я нашел дневник и пленку в его столе, а потом ты рассказал о платке, я и то колебался, — признался Берт. — А теперь я могу ответить на твой вопрос. Когда я в клубе грозился убить твою жену и его, я думал, что они вместе соблазнили твою сестру. Я тоже считал, что должен был быть кто-то третий, кто делал эти фотографии, и не сомневался, что это был мой отец. Фотография всегда была его хобби.
Вдруг он резко затормозил. Въезд во двор их дома был перекрыт милицейской машиной. Молодые люди вышли из «жигулей» и вошли во двор. Желтая машина реанимации стояла посреди двора. Вокруг толпились люди, высыпавшие на улицу, несмотря на поздний час. Даниил, увидев стоящего среди них Платонова и его помощника, подошел к ним.
— Никогда у меня еще не было такого запутанного дела, — устало сказал Платонов. — Хорошо, что я успел вовремя приехать. Должен вас предупредить, мне пришлось вскрывать дверь вашей квартиры. Я не знал, где находитесь вы, вас нигде не могли найти, так что ваша квартира временно опечатана. Вам придется объяснить, Дегтярев и Романовский, что за произвол вы устраиваете, а если Вершинин захочет, то и отвечать за это. А пока возьмите. — Он протянул Даниилу запечатанный конверт, на котором было написано его имя.
Когда парни ушли, архитектор долго еще оставался внизу. Он ходил из угла в угол, в задумчивости меряя шагами холл, и не слышал нетерпеливого голоска призывающей его назойливой любовницы. В конце концов она сама вышла из спальни, постояла на лестнице, окликнула его еще несколько раз и, не получив отклика, недовольно усмехнулась и ушла наверх спать.
Виктор понимал, что его карьера закончена. Ему почти пятьдесят. Когда он выйдет на свободу, отсидев за растление несовершеннолетних, он будет уже в предпенсионном возрасте, и его репутация будет настолько подорванной, что вернуться к работе он не сможет.
Но сейчас не потеря карьеры и не лишение на долгие годы плотских удовольствий волновали его, и даже не перспектива уголовного будущего заставляла затравленно ходить по даче. Он много грешил и в принципе подозревал, что рано или поздно это всплывет. Сейчас его занимало другое. Если верить всему, что здесь в запальчивости наговорил парень, считающийся по документам его сыном, то он собственноручно сломал свою жизнь и оттолкнул свое счастье, к которому столько стремился.
Женщины, конечно, его волновали с молодых лет, как и любого нормального мужчину. Но довольно быстро он привык относиться к ним с презрением, считая пустыми и глупыми. Он не раз убеждался в том, что в каждой из них, пусть даже самой красивой и недоступной с виду, живет обычная шлюха. И чем красивее женщина, тем больше в ней от проститутки, всегда использующей мужчин в корыстных целях. Он не обманывался насчет своей внешности и знал, что многочисленные красавицы, лезущие к нему в постель, делают это либо ради экзотики — уродство порой возбуждает не меньше, чем красота, либо ради денег, которые он всегда умел зарабатывать, и даже с излишком, благодаря уму и таланту. Он видел, что ни одну из них абсолютно не волнуют его душевные качества. Женщины смеялись над его остроумными шутками, но стоило появиться на горизонте широкоплечему парню с бицепсами, как они тут же переключались на тупого красавца, порой не умеющего связать двух слов. Он осознал это, когда ему было только двадцать и он был самым одаренным студентом архитектурного института. С тех пор он вступал лишь в непродолжительные связи с женщинами, не допуская их в свою достаточно ранимую душу и не позволяя им затронуть своего сердца, чтобы потом не страдать из-за их измен. Но в глубине души он все-таки верил, что появится одна, которая сможет полюбить его самого, для которой его внутренний мир затмит внешность. Пока же он все силы вкладывал в работу и к двадцати восьми годам добился того, что не удалось никому из его сверстников, — он стал главным архитектором проектного института. И свою карьеру сделал сам, его родители были обычными школьными учителями и помочь ни связями, ни деньгами не могли. Он мечтал о семье, которая была бы надежным тылом, о верной жене, хранительнице очага, и о сыне, которому мог бы передать все, что у него было: опыт, ум, знания, профессиональные навыки…
Однажды он получил первый частный заказ на проект дачи актера Евстафьева. Работая над проектом, он бывал у него дома и познакомился с его дочерью, очаровательной двадцатилетней студенткой театрального института. Между ними возникла ни к чему не обязывающая легкая связь. Он знал, что Лиле просто скучно. У нее в этот момент никого не было. Она познакомила его со своими друзьями, молодоженами, Володей и Роксаной, начинающими писателями, студентами филфака, с Женей, дочерью писателя Горшкова. Все они относились к нему снисходительно и насмешливо, несмотря на то, что он был гораздо более умен, образован и талантлив, чем они. Но после того, как дача по его проекту была построена, заказы посыпались один за другим.
