КРИС: Знаете, если чувствуете, что не можете…
РУБЕН: Нет. Я могу. Хочу, чтобы это легло на бумагу. Хочу, чтобы это появилось в книге. Это важно.
КРИС: Дышите. Не торопитесь.
РУБЕН: Я должен рассказать вам об этом. Что он сказал. Я не уверен даже, что это значит, но это хранится во мне. Так что я должен сказать об этом. Полагаю, я расслышал у себя за спиной шаги. Думаю, это я помню. Голос Фрэнка, но я так и не оглянулся. Тревор смотрел мне прямо в лицо. Один Бог знает, что он видел там. Даже вообразить не могу. Даже не знаю, что я чувствовал. До сих пор сказать не могу. Но какие-то чувства, должно быть, отразились и у меня на лице. Он видел это. Я это по нему видел. Это было как смотреться в зеркало. Потом я глянул вниз… Глянул вниз на руки Тревора. И тогда Тревор посмотрел вниз. Было похоже, будто он просто перевел взгляд, чтобы посмотреть, куда я смотрю. И он вытянул руки, отвел их от тела, к свету уличного фонаря. Взгляд у него был такой удивленный.
КРИС: Это оттого, что там была кровь, вы хотите сказать?
РУБЕН: Он опять поднял взгляд на мое лицо и сказал: «Я в порядке, Рубен. Все в порядке. Не волнуйся».
КРИС: Он был в состоянии шока, по-вашему?
РУБЕН: Не знаю. Не могу в этом разобраться. Я — был. А вот Тревор… я не знаю. Порой думаю — был. Порой думаю: он сказал, что он в порядке, потому что еще не знал, что это не так. Временами думаю, что он просто старался утешить меня. Не хотел, чтобы я огорчался.
КРИС: Что, по-вашему, побудило его ввязаться в драку? Вы думаете, он уже привычку стал обретать стараться помогать по-крупному?
РУБЕН: Он считал, что должен еще одному помочь.
КРИС: Мы все считали, что он сделал очень много.
РУБЕН: Знаю. Именно это мы ему и сказали. Но он считал, что Джерри — это неудавшаяся попытка. Думал, что у него две получились, одна осталась. Так что он выискивал кого-то, кому необходимо что-то.
КРИС: Если бы только он знал про Джерри.
РУБЕН: У него был по-настоящему хороший день.
КРИС: Вы что имеете в виду?
РУБЕН: Он то и дело повторял это. Это мой самый лучший день в жизни — он то и дело говорил это. Даже спросил меня, будет ли, по-моему, у него когда-нибудь еще такой же.
КРИС: Ого! От такого больно. А?
РУБЕН: Вообще-то, каким-то чудным образом, это стало утешением для меня. Тот день выл вершиной его жизни. И, наверное, навсегда ею и остался. Вы понимает, о чем я?
КРИС: Думаю, что понимаю.
РУБЕН: Он сказал, что все у него хорошо. Он просил меня не волноваться.
КРИС: Сказал он еще что-нибудь?
РУБЕН: Нет. Больше ничего.
Глава тридцать первая.
КрисОн лежал голым под одеялом рядом с Салли, смотрел телевизор. Салли прикрыла глаза глухой маской. Крис не мог разобрать, спит она или нет.
«Новости из Вашингтона», — возгласил ведущий, открывая передачу одиннадцатичасовых новостей.
Не может быть, чтоб это про то. Не с таким же каменным лицом, как у этого ведущего. Это не про Тревора.
«Тревор Маккинни, мальчик, встретившийся ранее сегодня с президентом Соединенных Штатов, вечером помещен в больницу в Вашингтоне, округ Колумбия, недалеко от гостиницы, где проживала его семья. Очевидцы сообщают, что ударом ножа мальчику была нанесена единственная рана, когда он попробовал вмешаться в уличную потасовку неподалеку от гостиницы. По сведениям представителя больницы, Тревор был госпитализирован в критическом состоянии и сейчас ему оказывается срочная хирургическая помощь. К настоящему времени никаких других сведений о его состоянии нет».
Разом севший в постели Крис, оглянувшись, увидел, как Салли стащила с себя маску и подняла голову.
Сегодня вечером президент Клинтон сказал о том, как глубоко он потрясен и озабочен состоянием Тревора. Президент распространил следующее заявление. Цитирую: «Невообразимо скорбным представляется то, что мальчик, приехавший в Вашингтон удостоиться почестей за свои добрые поступки и свою преданность распространению добра в мире, стал объектом бессмысленного проявления насилия. Всем сердцем я сейчас с Тревором и его семьей, а моя семья будет молиться перед сном о его быстром выздоровлении. Надеемся, что вся страна присоединится к нам в этой молитве о скорейшем выздоровлении Тревора».
Экран заполнили кадры записи встречи Тревора с президентом. Крис невидяще уставился на экран, чувствуя внутри пустоту.
Ее ладонь легла ему на руку.
Крис скатился с постели. Стал искать телефонную трубку. Наконец отыскал ее в гостиной. Салли следовала за ним, наглухо задергивая шторы на окнах. Сам он не сознавал, что голым выставился перед окнами жилого дома. Когда же осознал, то ему было все равно.
Он отстукал номер междугородней справочной с местным кодом 202[47]. Попросил перечень всех больниц в Вашингтоне, округ Колумбия.
Ему повезло с первого раза.
В приемном отделении сообщили: да, Тревор здесь. Он в хирургическом отделении. Женщина-регистратор выстукивала его данные на компьютере.
— Он находится в критическом состоянии.
— Это все, что вы можете мне сказать?
— В настоящее время — да. Извините. Нам поступает множество звонков с расспросами о нем.
— Где его мать? Арлин Маккинни. Она должна быть у вас, так?
— Извините, сэр, не могу сказать.
— Вы можете переключить меня на нее?
Молчание, явственный вздох. Крис услышал, как щелкнул переключатель линии соединения.
Прикусив губу, он ждал.
Он прошел на кухню, прижав телефон подбородком к плечу, и налил себе в стакан на три пальца бренди. Оглянувшись, увидел, что Салли молча смотрит на него. Они оба отвели взгляд. Потом в трубке послышался голос:
— Да? Кто это?
— Арлин?
— Кто это?
— Это Крис, Арлин. Крис Чандлер.
— А-а, Крис. — Голос ее звучал глухо и горько.
— Арлин, что случилось?
— Ой, Крис, я не знаю. Все произошло так быстро. Его ударили ножом. Он увидел, как какие-то ребята кого-то избивают. Попробовал вмешаться.
— С ним все будет хорошо?
— Крис, нам не говорят. — Голос ее утонул в рыданиях. — Больше двух часов он в операционной. Просто нам ничегошеньки не говорят. Уверяют, что мы будем знать, когда они узнают. Крис, я должна идти.
