— Зачем это в люльке! Я спущусь на подъемнике! Тем более один раз так уже спускалась! — Я не хотела, чтобы из-за меня у людей было столько хлопот.
— Нет! — Обычно тихий голос Михаила вдруг изменился, и хотя по-прежнему оставался спокойным, но тон его, полный уверенности и решительности, не оставлял сомнений ни у кого. — Так безопаснее, если вдруг окажется, что все-таки вывихнуты позвонки. И надо ехать в Тырныауз в больницу, сделать рентген. Если что-то не так, врачи наложат на шею гипсовый воротник.
— Я поеду с мамой! — решительно заявил Сережа.
То ли от травмы, то ли от того, что теперь я оказалась хотя бы временно в их уверенных руках, меня разморило. Я снова легла на снег.
— Вот что, Сережа! Давай осторожно перенесем твою маму в «Ай», и я поеду к спасателям за люлькой, — распорядился Михаил.
Они с Сережей и еще какие-то люди подняли меня, положили на чьи-то куртки и осторожно спустили к кафе. А я еще успела увидеть, как неожиданно красиво и быстро Михаил мчится вниз по буграм. И было видно, что делает он это не для того, чтобы произвести эффект, а стремится лишь к одному — как можно быстрее прийти на помощь.
Я захотела полежать на скамейке снаружи, на солнце. Сережа и его девушки остались со мной. Жизнь вокруг «Ая» продолжалась своим чередом. Кто-то играл на гитаре, и пели «Кукушечку» и «Солнышко лесное», а от меня куда-то улетучивался, исчезал в небытие страшный и теперь уже немного смешной образ Вадима. Я надеялась, что он уходит от меня навсегда.
Потом меня все-таки спустили вниз в люльке. Сделали обезболивающее, вызвали «скорую помощь» и отправили в районный центр, в больницу. Машину заносило на поворотах, и, несмотря на укол, у меня все-таки ужасно болели спина и шея. Рядом со мной сидели Сережа и Михаил, и оба держали меня за руки.
— А когда ты понял, что Сережа мой сын? — вдруг спросила я его. Сережа заговорщицки улыбнулся, подмигнул Михаилу. — Когда Сережа закричал «мама»?
— Нет, раньше. Я не знал, как познакомиться с тобой поближе, и наблюдал за вами. Когда Сережа разговаривал с девушками, у тебя на лице появлялось не выражение безумной ревности, какое бывает на лицах соперниц, а обреченная и вместе с тем терпеливая мука волчицы-матери, впервые отпустившей своего детеныша одного в лес. И я тогда понял, что он твой сын, хотя ты и выглядишь так, что подумать об этом трудно. И кстати, я очень обрадовался этому наблюдению.
— Я родила его в семнадцать лет. После первого курса института, — с гордостью сказала я. — И должна заметить, что он вырос настоящим мужчиной. Большим и сильным. Мы с ним как товарищи, на равных.
— Возьмете меня в компанию? — тихо спросил Михаил.
Я протянула ему руку. Мне хотелось дать ему понять, что я вполне оценила его силу и скромность.
— Не знаю, как Сережа… — Я не хотела показать, что решение принимаю единолично.
И тогда Сережа привстал и протянул Михаилу руку.
Ноябрь 2004 г.
С ЛЕГКИМ ДЫМОМ!
В семь часов вечера, того самого — единственного в году, так ожидаемого в детстве, так любимого в юности и полного мягкого созерцательного уюта в зрелом возрасте; вечера, когда дикторы радио и телевидения каждый час объявляют где, в какой далекой стороне, уже плеснуло фонтаном шампанское и зазвенели бокалы по случаю наступления полночи, а какой-нибудь из общенациональных каналов обязательно показывает «Иронию судьбы…», двадцативосьмилетняя, стройная, симпатичная, незамужняя Рита Гончарова, сладко потягиваясь, вышла из спальни в кухню. С удовольствием тяпнула чашечку кофе, затянулась сигаретой и прошлась по своей новой квартире, пожмуриваясь от удовольствия.
«Как все-таки повезло, что родители сделали мне такой роскошный подарок! — с благодарностью думала она, прохаживаясь босиком по теплому гладкому паркету. — Были бы стены, а обстановку уж сама прикуплю!» Рита любовно поглаживала выкрашенные по нынешней моде однотонной шероховатой краской стены двух комнат и коридора. А кухня… Какая это была роскошная кухня! Тринадцать квадратных метров с эркером и видом на Москву-реку с четырнадцатого этажа! Пусть район пока и был отдаленным, но море вечерних огней в окнах и искрящийся иней на ветках деревьев близлежащего леса, слепящий глаза в солнечные дни, искупали эту удаленность. Владелицей квартиры Рита была пока еще только два месяца. За это время с помощью рабочих она смогла положить паркет, покрасить стены и отделать кухню. Сейчас там красовался новенький, с иголочки, модный гарнитур в желто-сиреневых тонах. Еловые ветки, украшенные парой серебристых шаров, стояли в центре стола, неслышно работал холодильник, загруженный купленной накануне в складчину с подружками снедью, сияла металлическим блеском новехонькая плита. И хотя в спальне у Риты стояла лишь складная походная кровать, взятая напрокат у знакомых, а гостиную украшал только телевизор, временно перевезенный от родителей, Рита была совершенно довольна.
«Ничего, скоро на работе зарплатку прибавят, журнальный столик куплю и займусь наконец ванной! — Она поймала пепел от сигареты в керамическую пепельницу, подаренную ей еще одноклассниками, так как серьезно курить она начала с десятого класса. — Для полного счастья еще бы бросить курить! И больше ничего не нужно!»
Глядя в маленькое зеркало пудреницы, она расчесала свои мягкие каштановые волосы и, бросив взгляд на часы, начала одеваться.
«Скоро девчонки придут, а у меня еще конь не валялся! Надо начать, пожалуй, с заливной рыбы», — решила она и, натянув джинсы и свитер, так как в новом, мало обжитом еще доме было все-таки прохладно, принялась за работу. Когда она укладывала кусочки вареного судака и звездочки морковки в прозрачную, накануне купленную самой себе в подарок французскую формочку, раздался звонок в дверь.
«Ой, уже девчонки пришли!» — обрадовалась Рита и кинулась открывать. Она даже забыла посмотреть в дверной глазок.
— С но-во-сель-ем! — оглушил ее приветственный возглас, и прямо в лицо влез огромный, роскошный букет. Из-под букета высовывались женская дубленка, края куртки и две пары ног — одни стройные в модных сапожках, другие так себе, кривоватые, в джинсах и мужских ботинках. После секундного замешательства Рита спросила:
— Вам кого?
Букет пополз вниз, и за ним Рита увидела сияющие, счастливые до невозможности, огромные глаза молоденькой девчонки и веселое, курносое, такое же счастливое лицо вихрастого парня. Обоим было лет по восемнадцать.
— Шевелевы здесь живут? — спросила на всякий случай девчушка, хотя она первая догадалась, что они со спутником ошиблись.
— Нет…
— А где? — вмешался парень.
— Не знаю! — Рита равнодушно пожала плечами. — Наверное, на другом этаже.
Тут парень с девушкой переглянулись, вдруг заразительно и громогласно захохотали, так забавно им, видимо, показалось, что они ошиблись квартирой. Обнимаясь и что-то шепча на ухо друг другу, они кинулись к лестнице, донося до Риты свой запоздалый возглас:
