Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
И вот тут Вера проявила удивительное участие и понимание. Она не бросила меня, не отвернулась, а помогла встать на ноги и начать новую жизнь фактически с нуля. Даже постаралась устроить мои личные дела. Я безмерно ей благодарен. Что касается ее душевного состояния, как я понимаю, с возвращением родителей и замужеством все ее странности исчезли. Мне кажется, она вообще забыла о том, что сделала. Я даже в этом уверен.
Прошли годы. Жизнь текла ни шатко ни валко, я чувствовал себя неудачником, ужасно тосковал и в конце концов вернулся к поискам сокровищ. Вера была единственным человеком, с кем я поделился своей тайной. И, сам не подозревая, запустил замерший процесс в ее психике.
Самое ужасное заключается в том, что Вера ни разу не выдала своих мыслей. Если бы я знал, хотя бы догадывался, то можно было бы обратиться к специалистам и помочь ей. Но увы. Сокровища стали для нее навязчивой идеей, гораздо более болезненной, чем для меня.
Снова я посвящал Веру в подробности изысканий, тревожил ее больную психику. Это я рассказал ей о встрече с Коростылевым, о его угрозах и обещании вывести меня на чистую воду. Да-да, — подтвердил он, взглянув на Алексея Петровича, — наша встреча не была мирной. Он заманил меня к себе, а потом разве только не пытал, вынуждая сознаться в убийстве Галины Петровны. Он был как безумный. Кричал что-то о счете за ее жизнь, о сыне, о расплате. Я еле вырвался от него. Потом боялся даже родителей навещать, Надю посылал. Успокоился только после его смерти.
Вере я все рассказал как на духу. Она была единственным человеком, с кем я поделился. Тогда она спросила, где именно живет Коростылев, и обещала поговорить с ним сама, если он не оставит меня в покое. Но больше он встреч со мной не искал. Потом я узнал почему.
Вера нашла его. К тому времени она уже знала, где хранятся сокровища, я отдал ей все свои записи. Она так велела, и я послушался. Но достать их она не могла, нужен был свой человек в институте. И тут подвернулся Коростылев. Однажды она уже обвела его вокруг пальца и решила сделать это снова. Бывшему сотруднику уголовного розыска ничего не стоило устроиться на работу в закрытый НИИ. Вера уговорила его это сделать — Коростылев к старости стал удивительно жаден. В его жизни осталось две страсти, месть и стяжательство. Вера сыграла на обеих.
Она смогла его убедить, что, лишь найдя клад, он сможет выйти на настоящего убийцу Галины Петровны. Вера умела убеждать, мягко, ненавязчиво вкладывать в чужую голову нужные мысли. Так бывало со мной; возможно, так же произошло и с Коростылевым. К счастью, Вера убедила его, что я не убивал. И вот они пустились в погоню за сокровищами.
Все было просто. Коростылев устроился на работу в институт, они ждали подходящего случая. Он настал, когда в НИИ запустили новый корпус и особняк решили поставить на ремонт. Отделы переехали, помещения перестали запираться. Все произошло словно по заказу.
Они выбрали вечер. Не знаю, заранее ли Вера решила избавиться от своего компаньона или это был порыв, но со свойственной ей предусмотрительностью она обеспечила себе алиби. Пригласила меня. Напоила чаем, всыпав туда предварительно дозу снотворного, а сама в старом папином пальто и сапогах отправилась в институт. Муж был в командировке, дети ночевали у родственников. Там был детский праздник, и их оставили ночевать. Я мирно спал в кресле.
Самое удивительное, что, не найдя сокровищ, Вера совсем не была разочарована или огорчена. Убийство Коростылева вообще не произвело на нее впечатления, это событие словно тут же выпало из ее сознания. Она разбудила меня, абсолютно спокойная, ласковая, и отправила домой. Никто бы не догадался, что она только что хладнокровно убила человека.
Когда я два месяца спустя расспрашивал ее о том, что случилось, она с трудом вспомнила, что произошло с Коростылевым. Для нее он просто исчез в какой-то момент. Мне даже показалось, что Вера ужаснулась тому, что натворила, но быстро взяла себя в руки, и мне стало страшно. Я напомнил ей о Галине Петровне, снова о Коростылеве и вот тогда-то понял, что Вера больна. Я стал жалеть ее и уговаривал обратиться к врачу.
«Ты хочешь, чтобы меня расстреляли?» — просто спросила Вера. Я не хотел, и вопрос был закрыт навсегда. После этого я очень внимательно наблюдал за ней, иногда следил на расстоянии, но никаких отклонений от нормы не замечал.
Все устоялось, отошло в прошлое, затянулось дымкой забот. О кладе мы больше никогда не заговаривали.
А потом погибли ваши родители, Машенька. И вот тогда я понял, что, однажды вспомнив о том, что натворила, Вера больше не забывала об этом ни на минуту. Думаю, не было дня, когда бы ее не мучили угрызения совести. Как она справлялась, как могла носить все это в себе, не понимаю. Любой другой человек сошел бы с ума, но Вера как-то держалась.
Вскоре после похорон ее дочери и зятя мы вдвоем с ней пришли на кладбище, и она сказала, что люди не узнали о ее преступлении, но Господь ее покарал, потому что его не обманешь. Тогда я понял, где она черпает силы. В вере. Она никогда не говорила о своем крещении, но именно вера помогла ей справиться и выжить. Но до конца дней она винила себя в смерти ваших родителей.
Слезы текли из Машиных глаз. Ей не было стыдно за бабушку, она не злилась, она не перестала ее любить, и вообще история, рассказанная Дмитрием Борисовичем, удивительным образом сохранила в Машиной памяти бабушку такой, какой она знала и любила ее всю жизнь. Ей только стало еще сильнее ее жаль.
— Простите меня, деточка, — проговорил Дмитрий Борисович, протягивая руку, и Маша присела к нему на кровать. — Простите меня. Мне надо было давно избавиться от этих записей, сжечь их. А я, старый растяпа, поленился. И вот расплата.
Но у Маши не было никакой обиды на Дмитрия Борисовича, скорее благодарность. За искренность, за заботу о бабушке, за то, что он все еще жив и смог рассказать ей правду.
Они простились с Кирилиным и пообещали рассказать все о поисках клада. Алексей Петрович сказал, что поможет это устроить.
Эпилог
Изъятия клада пришлось ждать целую неделю. Во-первых, нужно было разыскать нынешних владельцев комплекса зданий бывшего НИИ и согласовать все с ними. Во-вторых, требовалось разрешение городских властей, поскольку особняк Трубецких внесен в реестр памятников регионального значения. Еще нужно было собрать комиссию, получить разрешения и оформить бумаги в ведомстве Алексея Петровича. Словом, бумажной волокиты, которую, к счастью, взял на себя Федин отец, хватало.
Но и этот этап был пройден, и великий день настал. Маша и Никита присутствовали при изъятии клада в качестве людей, его отыскавших, и претендовали на законные проценты от рыночной стоимости.
Механизм, открывавший тайник, был поврежден еще в 1975 году, но за дело взялся привезенный Алексеем Петровичем специалист, и вскоре где-то справа в глубине стены раздался скрежет. Все бросились туда. За слоем гипрока что-то шуршало и, кажется, пыталось открыться. Разрезали обшивку, содрали с десяток слоев старых обоев и наконец добрались до дубовой панели. Этими панелями, по замыслу архитектора, была обшита нижняя часть стен в кабинете. Одну из них сдвигала с места скрытая пружина.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
