Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Пролог
В ночь с 1-го на 2 мая 1900 года мирно скончался во сне великий художник-маринист Ованес Айвазовский. Ему было восемьдесят два года. Он умер, так и не узнав ответа на вопрос, преследующий его всю жизнь.
Ранним утром 2 апреля того же года, в Вербное воскресенье, в феодосийском доме Айвазовского зазвонил колокольчик — посыльный принес корзину цветущих ландышей. За первой корзиной последовали другие — маки, мимозы, тюльпаны, нарциссы… В праздничные дни жители города задаривали обожаемого художника цветами. Вечером Иван Константинович пожелал выпить чаю на балконе, который утопал в цветах. Корзина с ландышами стояла на инкрустированном чайном столике.
Айвазовский смотрел на них и ощущал смутную тоску. Ему казалось, будто эти ландыши он уже где-то видел. Художник поделился с женой, Анна Никитична — молодая цветущая красавица — с улыбкой ответила, что точно такую корзину видит каждое Вербное воскресенье год за годом и все хочет спросить, от кого это, да забывает.
Неужели он сам раньше не замечал? Оказывается, нет. Слишком много в доме цветов.
От кого же эти ландыши? Здесь нет ни записки, ни визитной карточки. Как таинственно! Он запомнил только посыльного — высок, сед, в потертом сюртуке, такого хотелось нарисовать. Анечка постаралась успокоить мужа: мало ли в Феодосии стариков в потертых сюртуках? Наступит следующее Вербное воскресенье, и все прояснится, к чему тревожиться. Но Айвазовский так и не успокоился, он был уверен, что здесь кроется что-то важное, без чего жизнь его, счастливая и долгая, останется неполной.
Шел 1839 год. Иван Айвазовский, талантливый начинающий художник, жил тогда в Петербурге. В тот судьбоносный день он возвращался из Академии художеств и не заметил несущуюся вскачь упряжку. Успел отбежать, но потерял равновесие и едва не упал. В экипаже сидела дама под белой вуалью. Испуганная, она возбужденно что-то говорила по-французски. Аромат духов, грация, изящество — все вскружило голову пылкому юноше. Пока незнакомка подвозила молодого человека к его дому, он все время бормотал: «Не беспокойтесь, не беспокойтесь». На прощание дама поинтересовалась, как зовут жертву кучерской неосторожности, но сама так и не представилась.
Айвазовский сидел дома и грезил о дивной незнакомке, когда к нему ввалились друзья, огорченные, что не смогли раздобыть билеты на «Сильфиду» с божественной Тальони в главной партии. Вдруг на пороге возникает посыльный с письмом. Айвазовский вскрывает надушенный конверт, оттуда выпадают билеты… На саму Тальони, да не на галерку, а в четвертый ряд! Недоумению нет конца.
Взяв напрокат фраки, приятели отправились в театр и громче всех рукоплескали прекрасной итальянке. Мария Тальони в этот вечер была божественно грациозна. А потом молодые люди побежали к артистическому подъезду, чтобы еще раз увидеть легконогую балерину. Из дверей выпорхнула Тальони, возбужденная публика рванулась ей навстречу. Юноши, намереваясь сдержать толпу, схватились за руки. Добравшись до кареты, Тальони вдруг оглянулась. Она узнала Айвазовского.
— Месье Гайвазовский! — Очаровательная балерина бросила ему букет роз. Да, это была она, его прекрасная дама!
— Сто рублей за цветок, молодой человек, умоляю! — тут же подлетели к нему обезумевшие балетоманы. Но он бросился бежать, прижимая к груди драгоценный букет, а вослед неслись завистливые крики: «Счастливчик!»
Спустя несколько дней балерина покинула Петербург, а Айвазовский, мысли которого были только о ней, совсем потерял голову. Осенью того же года он получил аттестат об окончании академии, свой первый чин и личное дворянство. Но карьерные перспективы мало занимали влюбленного, и он принялся хлопотать о пенсионерской поездке в Италию, чтобы вновь увидеть прелестную Марию. И ведь смог убедить президента академии, что ему, как маринисту, необходимо быть в Венеции. Летом 1840 года он прибыл в Италию.
Увы, балерины в ее венецианском доме не было. Покрутившись на гондоле вокруг палаццо с темными окнами, Айвазовский решил дождаться ее, употребив время с пользой, и посвятил себя работе.
В ожидании приезда Тальони художник писал Венецию. Его картины раскупали, сам папа Григорий XVI купил для Ватикана его «Хаос». Это был оглушительный успех. Однажды Айвазовскому сказали, что пару его картин купила сама Тальони. Для него это означало, что она вернулась в Италию. Он еще не успел подумать, под каким предлогом покажется предмету своих грез, как в гостиницу доставили письмо в знакомом голубом конверте, в котором снова обнаружились билеты на «Сильфиду». И снова она, воздушная и грациозная, танцевала на сцене, и снова Айвазовский стоял у артистического подъезда. По дорожке, усыпанной цветами, Тальони побежала к своей гондоле и позвала: «Синьор Айвазовский, что же вы, я жду!»
В тот вечер они долго катались по Венеции. Для него настали счастливые дни. Он жил в ее доме. С утра писал картины, прислушиваясь к музыке из комнат Мари, — она репетировала. В полдень за завтраком они встречались, а потом катались по каналам, пьянея от морского воздуха. Ему двадцать пять, ей тридцать восемь. Но для влюбленного не существовало возраста, он был покорен своей Сильфидой. Айвазовский мечтал, чтобы это счастье длилось вечно. И сам все испортил, не справился с нахлынувшими чувствами. Он попросил ее руки. Но тогда ей пришлось бы выбирать между семейной жизнью и искусством, а ссоры с Ованесом из-за ее занятости уже стали мучительными. Однажды она вошла к нему в мастерскую и протянула балетную туфельку со словами:
— Этот башмачок растоптал мою любовь. Возьмите его на память и возвращайтесь в Россию. Там ваша жизнь, а свою женщину вы еще встретите.
— Но оставьте мне хотя бы надежду!
— Нет, милый мальчик. Я никогда не полюблю вас…
Айвазовский был убит отказом. Страдал, плакал над подаренной Тальони розовой балетной туфелькой. Потом путешествовал по Европе, вернулся в Россию. И здесь признал, что великая балерина была права. Его жизнь — в России. На родине он обнаружил, что мода на него растет стремительно. После итальянского успеха петербургские аристократы скупали его картины за бешеные деньги. Прошло еще немного времени, и, как пророчила Тальони, Айвазовский встретил новую любовь.
И все же эти ландыши не давали ему покоя. Он начал поиски посыльного, ему казалось, что следующего Вербного воскресенья он не дождется. Так и случилось.
Когда умер Айвазовский, Феодосия оделась в траур. Закрылись школы, магазины, рынок умолк. Сотни людей плакали навзрыд. Среди шедших за гробом был и старик в потертом сюртуке. Те, кто оказался рядом в толпе, слышали, как он сокрушался: «Некому теперь носить посылку от Трубецкого! Итальянка Мария Тальони, выдавшая дочь за князя, умирая, завещала каждый год на Вербное воскресенье посылать Ивану Константиновичу ландыши. А ежели тот поинтересуется от кого, сказать, что от той, которая много лет назад его отвергла, хотя всю жизнь любила только его одного. Шестнадцать корзин отнес я Ивану Константиновичу, а он так ни разу ни о чем не спросил. Может, знал, к чему эти ландыши?»
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
